Путь Абая. Том 1

После возвращения из города Абай около недели безвыездно прожил дома и даже не ходил гулять. Особенно он избегал встречи с отцом. До Жидебая доходили слухи, что в Карашокы происходит большой сбор, что аул Кунке переполнен гостями, что прибыло множество людей, приехавших узнать о здоровье мирзы. Но из Жидебая поехал к Кунанбаю один Такежан, едва услышал о подаренных отцу конях.

— Говорят, кони отборные! Конечно, Кудайберды заберет себе самых хороших, — говорил он, завидуя своему старшему брату от другой матери, Кунке. — Я тоже отберу себе и приведу! Посмотрим чьи будут лучше!

Он уехал в Карашокы и задержался там.

Абай целыми днями рассказывал матерям и Габитхану обо всем, что видел и слышал в Каркаралинске. Послушать его заходила и младшая мать, Айгыз.

Абай сообщил о примирении с Божеем, но о передаче ему ребенка не обмолвился ни словом. Страшное решение тяжелым камнем лежало у него на сердце. Пусть об этом говорит отец, а он, Абай, не в силах омрачить радость, с которою встретили его матери. Что будет с ними, когда они узнают об этом от отца, — покажет время. Но, если горькая весть дойдет до них сейчас, из уст Абая, они могут поднять плач, впасть в отчаяние, наговорить лишнего. Лучше пока молчать и не мучить их.

Абай решил это еще по дороге в Жидебай. Он просил и Жумагула, сопровождавшего его, никому ничего об этом не говорить.

Дней через пять стало известно, что приехал Божей.

Кунанбай немедленно отправил в Жидебай Карабаса. Тот явился к Зере и Улжан.

— Мирза передает вам привет, — сказал он им. — Завтра приедет сюда с гостями. Сбор и окончательное примирение с Божеем будут у вас, в Большом доме. Сюда приедут Божей и Байсал. Мирза велел приготовиться и встретить гостей с должным почетом.

Это известие не смутило Улжан, — с помошью Айгыз она приготовилась за день. Они приказали развязать тюки, вынули большие ковры, кошмы с богатыми узорами, одеяла и украсили все три дома: Большой, где жила Зере, Гостиный и дом Айгыз. Пекли горы баурсаков, палили целых овец, разводили курт, готовили угощение. Сливочное масло выбирали малого засола, приятное на вкус.

На следующий день прибыли Кунанбай и Божей. За ними приехала их свита.

Когда Божей переступил порог Большого дома, Зере поднялась с места, подошла к нему и со слезами поцеловала его.

— Свет мой, не ожесточилось ли твое сердце? Ведь ты же всегда был мне сыном, а я матерью тебе! — проговорила она.

— О жарыктык![72]

— О незлобивая мать наша! — воскликнули Байдалы, Суюндик и другие спутники Божея, растроганные словами старой матери.

Божей сам был искренне тронут. Он с тяжелым вздохом крепко обнял Зере. Без слов, одним движением руки он попросил ее сесть — и сам опустился рядом с нею.

Несколько минут он молчал и наконец повернулся к детям. Абай сидел недалеко от бабушки, ближе к дверям. Потом поцеловал Оспана и Смагула — он хотел отблагодарить Зере за радушную встречу.

Божей почитал Большой дом. Для него этот дом был не только домом самого Кунанбая, — это был дом всего племени — уютный и гостеприимный.

Когда спутники Божея разместились, Кунанбай тоже пришел сюда. Его сопровождали Каратай, Майбасар и свита.

Абаю тяжело было видеть своего отца сидящим рядом с Божеем. Надо было освободить место старшим, и под этим предлогом он вышел из комнаты.

Ни в этот вечер, ни на следующее утро он не заходил сюда. Мать на его расспросы отвечала, что Кунанбай и Божей разговаривали односложно, внешне учтиво, но теплоты в них не чувствовалось.

Наутро Божей собрался в путь. Наступил час, когда должно было осуществиться ужасное решение.

Айгыз, рыдая, ничком упала на пол, — Карабас взял из ее рук Камшат, одел и увел в Большой дом. Беленькая, со жгучими черными глазами девочка с любопытством смотрела на всех.

— Ага, ата! Ата, ата! — нежно лепетала она, растягивая слова.

Улжан была не в силах смотреть на ребенка; вне себя от жалости, она вышла из комнаты. Зере упала, скорчившись, и замерла в рыданиях, не проронив ни слова. Страшным, обжигающим холодом пахнуло на Абая от всех старших, и он тоже вышел из дома.

Кунанбай смотрел на эту печаль, на эти полные жалости лица сверлящим взглядом своего единственного глаза. Он исполнял решение, вынесенное в Каркаралинске, — отнял ребенка у матери и отдал Божею.

Камшат сидела спокойно, не зная об ожидающей ее участи. Когда незнакомый человек взял ее на руки и понес из комнаты, она испуганно вздрогнула.

— Апа, апа!.. Аже! Аже!..[73] — в слезах закричала она. Маленькое сердце девочки сжалось от страха, она закричала так, как будто ее крошечные ножки наступили на пылающие угли.

Ее жалобный плач слышался до тех пор, пока Божей со свитой не скрылся из виду. И чем дальше уносили их кони, тем крик ее становился жалобней и отчаянней, как вопль тонущего или горящего на костре.

В ДЕБРЯХ

1

По возвращении из Каркаралинска Абай остался на зимовье в Жидебае с матерью и бабушкой, никуда не выезжая.