Путь Абая. Том 1

— Э, мирза! Э, майыр! Опомнитесь! — сказал он громко. Алшинбая уважал не только Кунанбай, но и майор, которому неоднократно приходилось советоваться с ним по разным серьезным делам. До сих пор между ними не произошло ни одной размолвки. Кроме того Алшинбай всегда был решающей силой при выборах волостных и даже ага-султанов, хотя и не принадлежал к представителям официальной власти. Майор это хорошо знал, и с этим приходилось считаться. При первых же словах Алшинбая он, стоя во весь рост, искоса бросил взгляд в сторону Кунанбая. Было видно, что слова Алшинбая подействовали и на того.

Майор опять опустился на стул. Он дышал тяжело, как при сильном сердцебиении. Волнение сжимало ему горло:

— Не пререкайтесь так, правители. Это не годится, — начал Алшинбай.

Переводчик, наклонившись к майору, стал быстро переводить слова Алшинбая.

— Вы — опора друг для друга. Будете в согласии — сумеете править народом. Разве вы сможете управлять вразброд? Раздоры и дрязги вас погубят. Работайте согласно. А если сами не сможете договориться, советуйтесь с такими, как мы. Вот вам мой совет! — закончил Алшинбай и посмотрел на обоих. Он убедился, что они немного успокоились после вспышки. — А что касается дела Божея, — продолжал Алшинбай, слегка наклонясь к Кунанбаю, — то я из-за него и приехал, Кунанбай-мирза… Майор, прошу вас отложить решение до вечера. Можете ли вы оба подождать с разбором некоторое время? Ответьте на мой вопрос прямо.

При последних словах Алшинбая из передней комнаты появился Карабас с большой глубокой миской кумыса. Майбасар, Абай и другие неслышно поднялись, разостлали скатерть и расставили перед старшими деревянные, выкрашенные блестящей краской чашки. Майбасар перебалтывал кумыс черпаком из рога дикого барана. Густая влага, чуть пожелтевшая от кожаной посуды,[61] не вспениваясь, плавно колыхалась пологой, спокойной зыбью. На скатерть были поставлены чашки с баурсаками из кислого теста.[62] Карабас принес и горячее, — это было не обычное мясо или куырдак,[63] а любимое блюдо Кунанбая, называвшееся «жау-буйрек»,[64] которое он ел с кумысом.

Когда Алшинбай замолчал, Кунанбай обратился к нему и к майору, указывая на еду:

— Кушайте, поднимите чашки!

И он совершил молитву, проводя ладонями по лицу. С тех пор как Кунанбай, начав строить мечеть, сблизился с муллами и хазретами, он стал проявлять большую набожность и благочестие. Не зная по-арабски, он, однако, выполнял все обряды, совершал молитву, обводя лицо ладонями, и не упускал случая сказать «бисмидля».

Угощение прервало речь Алшинбая, но и говорнть-то дальше было не о чем. Раз Алшинбай брался уладить дело, майор тоже не счел нужным упорствовать. Если возникнут затруднения, дальше будет видно, как поступать. А если все разрешится благополучно, нет ничего разумнее, как предоставить дело Алшинбаю.

— Ты прав, — сказал он Алшинбаю, — я согласен. Буду ждать. Разговор перешел на другое. Майор охотно принялся за кумыс и выпил одну за другой пять чашек. Потом, отведав жау-буйрека, попрощался и уехал. Переводчик вышел за ним. Скатерть убрали.

Тогда Кунанбай высказал вслух мысль, которая, видимо, не давала ему покоя:

— Похоже, у этой «вареной головы» зоб крепко набит взятками. Видели вы, как его настрочили? Божей и Байсал через Баймурына набили-таки ему брюхо!

Алшинбай сам думал то же, но смотрел глубже, и у него возникло новое подозрение. Взволнованный и сосредоточенный, он не сразу ответил на слова Кунанбая и, помедлив, сказал задумчиво:

— Боже мой, да разве есть тут начальник, который не брал бы взяток? Разве не берут они все и справа и слева, разве не глотают в два горла? Дело не только во взятке…

И Алшинбай перешел к тому, с чем, собственно, он и приехал к Кунанбаю. Собрав по привычке глубокие складки на лбу, он заговорил, щуря глаза:

— Я стою в стороне и зорко слежу за каждым шагом, за каждым отзвуком твоего дела. «В игре посторонний видит лучше, чем игрок», — говорил мой отец. И я за ним скажу: тобыктинцам пора кончать игру. Если сейчас не остановиться, дело может принять скверный оборот…

Это заключение свата было для Кунанбая полной неожиданностью.

— Алшеке! — воскликнул он. — В степи Божей и Байсал грызли мне ноги, а здесь, в дуане, они норовят вцепиться мне в горло! Как после этого мне не идти на все?..

Алшинбай чуть приподнял левую руку и заговорил снова:

— Если ты намерен бороться и дальше, ты, конечно, пойдешь на все. Но ведь они тоже ничего не пожалеют для борьбы. Не забывай про майыра! Разве мало всяких Баймурынов, которые так и цепляются за любую сплетню и клевету? Ты думаешь, они считают, что ага-султанство ушло от них навсегда? Они не перестают сторожить тебя на каждом перевале и теперь уж постараются стащить тебя с коня. Подумай. Тяжебное дело, в которое будет впутано твое имя, к хорошему не приведет…