Пустыня внемлет Богу

Иногда он явно слышит оклик. Оборачивается, застывает, пугается, ибо оклик как бы ниоткуда. То ли это ветер ведет свои игры, но Моисей явственно слышит отголоски бормотаний, слов, намеков, словно бы недавно отсюда ушли люди или Некто, нашептывающий ему сны. Иногда наутро обнаруживаются следы проходивших ночью.

Горит костер. Высокие, причудливые края скал, нависшие над головой, таят за очерченными лунным светом зубцами угрозу следящих за тобой грабителей. Три чутких и преданных пса — черный огромный Балак, рыжий юркий Уц и пегий красавец Калеб, которые сами могут гнать и собирать стада, высунув языки и поводя ушами на малейший звук, лежат вплотную к Моисею, согревая его во сне своими телами.

Он выведет стада из ущелий на пастбища у подножья столовых гор, в складках которых видится иссиня-черная полоса, оставит стада на попечение псов и по тропе на запад выйдет к резко обрывающейся пропастью стороне этих с востока невысоких гор, словно бы наклонится над краем земли и увидит самое ее ядро, тускло-серое, как ртуть, море, овеянное легендами, кажущееся воистину мертвым.

Спустится, черпнет эту тягучую, насыщенную солями воду, окинет взглядом пустынное, несущее угрозу отсутствием волн, воронок, течений пространство как-бы-воды, и станет ему не по себе.

По крутой извилистой тропе, цепляясь за кусты можжевельника, быстро поднимется обратно, увидит мирно пасущееся стадо и заляжет надолго, вглядываясь куда-то на север.

Вот уже второй день пытается Моисей что-то там различить. Мираж миражем, но что-то внушает тревогу, посверкивает, передвигается какой-то клубящейся массой то ли коней, то ли колесниц, то ли пик, то ли там рушат стены, то ли возводят.

Перед самым закатом потрясен видом уходящего на юго-запад Синая: слоновья кожа и морщь белесых скатов под неверными лучами низкого солнца в безгрозовом, сухом, давящем небе чудится картиной то ли зарождения земли и всего мира, то ли после всемирного смерча, уничтожившего все живое. И подчеркивают это угловатые глыбы дальних гор и острые тени каньонов Синая. Все вместе сливается в странный, лунный пейзаж среди дня.

На фоне этого истинным чудом кажется скудная, но чистая радость жизни цветка, рядом замершего в расселине.

Где-то неподалеку, в уже помигивающих звездами сумерках, слабый шум ручья или источника чудится лепетом замечтавшегося Ангела, не вернувшегося на небо по лестнице Иакова, а, быть может, ожидающего его, Моисея, в земной скудели.

Решает повернуть назад.

Опять колеблющиеся языки костра смутно освещают круто уходящие ввысь стены ущелья. Псы с ворчанием вскакивают. Из тьмы возникает человек, закутанный в темные ткани, присаживается у костра, сбрасывает бурдюк с водой и суму.

— Доброй ночи, господин мой, — говорит после долгой паузы, которая в этих местах никогда не кажется затянувшейся, — тебя зовут Моисей. Я ведь тоже был погонщиком.

Моисей вздрагивает:

— Погонщиком? Как тебя зовут?

— Гавриэль.

— Ангел?

— Ну, если считать, что человек — это ангел без крыльев, то да. Понимаешь ли, господин мой, я из незапоминаемых, а погонщиком был у Мерари. Я из тех, кто всегда рядом. На них никогда не обращают внимания, но твоя невнимательность просто потрясает. Знаешь ли, господин мой, в чем твоя беда? Ты слишком занят самим собой.

«Что за наглый тип», — думает про себя Моисей, собираясь как следует ответить, но следующие слова незнакомца настораживают еще больше.

— В некоторых областях понимания пространства сильнее тебя нет, но общей картины мира ты не видишь, как не видишь и того, что у тебя под носом. Знаешь ли ты, например, что Итро уже не верховный жрец у мидиан, давно изверился в мистической силе звездочетов? Подопечным сказал, что стар, вернул все жреческие атрибуты. Они давно бы вышвырнули его ко всем чертям, да тебя боятся, а ты с трудом выслушиваешь то, что он тебе говорит. Видел ли ты во время вашей беседы, что в шатре есть еще люди?

— Не-е-ет…

– Я был среди них. Более того, я все время иду как бы параллельно тебе. Ты в долине, я на гребне, ты по горам, я по ущелью. Видел тебя спускающимся к мертвым водам. Лежал недалеко от тебя, когда ты следил за эдомитянами, но так и не понял, что там происходит. Однако решение принял правильное: возвращаться на юг.

«Вот оно, оказывается, следящее за мной око, обыкновенный доносчик», — думает Моисей, вслух говорит:

— Ты что, следил за мной?

— Очень надо. Я просто тень твоя. Шучу, шучу. Иду я за одним должком в Беэр-Шеву, да только нынче эдомитяне слишком перевозбуждены, а долг и подождать может. Я ведь родом из оазиса на берегу Тростникового моря. Слыхал ли ты об этом уголке забытого рая на восточном берегу внутреннего малого моря? На противоположном берегу Мидиан, но это как ад и рай. Не мешало бы тебе сойти в этот рай у подножья гор Синайских. Слишком долго ты пребывал в разреженном пространстве. Честно говоря, не верил я, что ты вообще вернешься из великой смерчами восточной пустыни.

— Но ведь Итро послал меня туда. Не ты ли был ему советчиком?