Пустыня

Едва наша жизнь с мужем вошла в свою колею, он перестал быть опасен по-настоящему, а следовательно, и интересен. Конечно, от него можно было получить оскорбление или претензии, но, если бы нас не развело то, не знаю что, со временем я бы свыклась, как свыкаются все проживающие на средне-русской равнине бабы. Может, он вошел бы во вкус того, первого удара и поколачивал бы меня, а я б ему прощала, жаловалась подругам на судьбу, родила бы ребеночка и так далее, и всё у нас было бы как у людей.

Знакомые, заявляющиеся в твоей жизни с большими временными промежутками, опаснее, чем все другие, и ты для них опасен тоже. Сознание расположено воспринимать все появления одного и того же человека как длящуюся сюжетную линию, как один день, наполненный событиями, поэтому их непрошенное явление, которое невозможно предугадать, легче лёгкого застает врасплох. Происходит склейка насквозь, словно присборенное время проткнули и пропустили сквозь него шнурок.

Поэтому — поэтому — поэтому важно всегда быть в тонусе (я всё о том откровении), всегда быть красивой и такой, словно живешь сейчас, а не отбываешь дни между важным вчера и ярким завтра. И опять-таки поэтому моему мужу уже никуда не деться. Зачем писать ему письма — я всё обдумывала проект целого романа в письмах, кажется, но теперь, когда в жизнь вошло озарение, уже не понимала — зачем? Устраивать свидания, выяснять отношения, говорить с ним — всё это излишне. Я и так опустилась ниже некуда за время нашей так называемой совместной жизни. Совсем уж было поверила, судьба — мой единственный мужчина, первый и последний, и раз так, я должна быть беспрекословной.

Дмитрий, как же ты меня отпустил?

…Трудно жить с другим человеком в однокомнатной квартире. Да почти невозможно. И сейчас я уже вообще не понимаю, как мне такое удавалось на протяжении почти двух лет, тем более, что квартиры менялись, как в калейдоскопе.

Великодушно я позволяю ему всё: ты слышишь? Можешь жениться в другой раз, уехать за границу, исчезнуть на год, два, на десятилетие, навсегда. Можешь делать всё, что тебе вздумается. Это я тебя отпускаю. Ныне отпущаеши. Не потому, что безразличен.

Просто слишком хорошо сознаю высокий накал собственной власти. Прости.

Ливадийский дворец

Музеи — ложный опыт. Как ложный опыт и всевозможные литературные вечера. Что из него может вырасти? Конечно же, надо стать отшельником. Собственно, потому я и здесь. Я так и хотела. Хотя бы на две недели. Вряд ли выдержу три.

С удовольствием проснулась. Небо показалось мрачным, низким — хлопнула себя по лбу: горы. На стадионе под окном тренер в полосатых штанах демонстрировал классу физические упражнения. Возмутило лицемерие этого человека: сам едва нагибался.

Как-то опять из головы вон, что осень, и даже в Ялте осенью люди должны учиться, работать…

Входя на набережную, остановилась у первого же щита с надписью «экскурсии».

— В Ливадию у нас нет специальной поездки…

Старушка в берете предложила посетить заодно, в довесок к Ливадии, Воронцовский пассаж и Ласточкино гнездо. Столько впечатлений в один день — не для слабонервных. Мне же ведь хочется ещё и с морем поболтать…

— А что я вам чисто по-человечески советую, — сказало печеное яблочко, — видите флаг?

— Ну.

— Райисполком. Обойдёте, сядете на одиннадцатую маршрутку…

Да? Вот здорово. А что, правда до Ливадийского дворца можно доехать маршруткой?

Да не поеду, наверное…

Отметила, что пифии моей нет на боевом посту.

На побережье нашла кусочек битума. Битум по-прежнему пахнет, как тогда, как жевали с пацанами взамен жвачки, которой не было. Мы ели всё. Отчасти с целью заместить заморский продукт. Да, пахнет, словно и есть тот самый когда-то размягченный во рту кусок.

Обкатанное зелёное стёклышко — осколок горлышка бутылки из-под кефира. Острые грани сточены, да, несомненно, отсюда лился кефир — и таких бутылок, кстати, сейчас нигде не встретишь.

Я археолог недавнего прошлого. Самопровозглашенный палеонтолог вчера умершего быта. Стихийный ценитель уходящей натуры.

Ой, пришло семейство всегдашних пляжников с девочкой. А я уж было закучала…

Бредёт, волочит сумку продавщица. Говорит почти жалобно:

— Самса…

— Ну, дайте одну.

— Пожалуйста.

— Горячая. Спасибо.

— Я единственное, что переживаю — фарш не пересолила ли?

— Нет, что вы. Вкусно, — говорю, хотя до фарша ещё не добралась.

— А то быстро с утра прокрутила…

Почему мы всё время ищем камешки, спрашиваю себя, глядя, как толстенькая, снова переступая с ноги на ногу — ей остро — пристально высматривает новые в набегающей волне.

Все не собрать…

Нет, не поеду никуда. Ну их. Море.

Лёгкий, белый, высокий, крепкий Ливадийский дворец, летняя резиденция, вернее, имение Николая II. Выдержки из дневников императора в рамках на стенах — из наблюдений в основном «хорошая погода».

Кругом всё в запустении. Кучи листьев, щербатые скамейки, каменные портики полуразобраны. Ухожен лишь небольшой пятачок перед зданием.

В маршрутке дед в картузе объяснял, как дойти к дворцу с остановки.