Пустые шкатулки и нулевая Мария. Том 1 (ЛП)

– Возможно! К примеру, это было бы возможно для нас с Марией, если бы мы захотели. Короче,   э т о   в о з м о ж н о,   е с л и   р я д о м   с   М о г и - с а н   б ы л   к т о - т о,   к т о   п р и т в о р я л с я,   ч т о   н и ч е г о   н е   п о м н и т!

Харуаки слушает молча, не пытаясь возражать.

– Способность сохранять память – суперсила… так я всегда думал. В конце концов, естественно думать, что чем больше информации, тем лучше, верно? Только это не так. Постоянно сохранять память – значит еще и постоянно быть под ударом тех, кто ее не сохраняет, и тех, кто притворяется, что не сохраняет. Те, кто без памяти, сидят в укрытии. И могут спокойно атаковать оттуда нас, кто стоит на линии огня.

Я тоже испытал на себе такую атаку, когда девушка, которую я люблю, отвечала на мое признание словами «пожалуйста, подожди до завтра». Она, правда, не была в укрытии.

– Что если был кто-то, кто нарочно атаковал Моги-сан из своего укрытия? Кто-то, кто знал ее боль, кто сделал все, чтобы она не нашла выхода, кто приготовил для нее ответ «убийство». Если так…

– Если так, можно сказать, что этот тип управлял Касуми и был соучастником убийств, – спокойным тоном заканчивает фразу Харуаки.

Он не пытается возражать.

– Но не факт, что Моги-сан была единственной целью.

– …Да?

– Я имею в виду, она была не единственной, кто стоял на линии огня. Мы с Марией тоже. Все зависит от целей этого человека, но, возможно, нами с Марией он тоже пытался управлять. Нет… мы, возможно, ужеболее или менее под его контролем.

«…Не хочешь попробовать меня убить?»

Я вспоминаю кем-то когда-то произнесенные слова.

И правда, я ведь не единожды их слышал. Он говорил их мне черт знает сколько раз. Эти слова застряли у меня в голове, словно какое-то проклятье.

И это еще не все. Мне показывали трупы.

Марии признавались в любви, и ей приходилось смотреть, как другой жертвует собой ради нее.

Это все важная информация, которую я наскреб в своей обрывочной памяти. Может, были и более мелкие ловушки, которые я пропустил.

Он постоянно атаковал из укрытия, ничем не рискуя. Даже если результат выходил не тот, которого он ожидал, атаку можно было повторять неограниченное число раз.

– Если предположить, что наши действия в той или иной степени управлялись этим человеком…

Я сглотнул.

–   …т о   н а ш у   н ы н е ш н ю ю   с и т у а ц и ю   о н   н а в е р н я к а   т о ж е   с п л а н и р о в а л.

Харуаки молчит. Его лицо скрыто под зонтом, так что я не вижу его выражения.

Молчание все тянется. Звук дождя кажется странно громким. Раздается тихий голос. Сперва я не понимаю, что это, но когда напряг слух, до меня дошло – это подавляемый смех.

Харуаки сдвигает зонт и показывает лицо.

Он весело смеется, глядя на меня.

– Эмм, Хосии. Что это еще за шутка или, может, супергипотеза? Во-первых, это просто невозможно. Управлять другими не так-то легко, правда? История забавная, да. Но, честно говоря, я даже не знаю, смеяться или нет, у тебя такое серьезное лицо… погоди-ка, я же уже смеялся, ну очень это было смешно.

– Мда, думаю, я слишком окольно все это говорил.

– …Окольно? И вообще, я просто не понимаю, что этому типу нужно. Но что бы это ни было, наверняка есть более простой путь.

Харуаки по-прежнему говорит беззаботным голосом.

– Угу. Я тоже не знаю его мотивов. Поэтому я хочу спросить тебя.

– …Спросить меня?

Когда я это произнесу, пути назад уже не будет.

– Харуаки…

Но я давно уже отбросил всякое намерение отступать.

–   …З а ч е м   т ы   н а с   з а г н а л   в   э т у   л о в у ш к у?

Нет ответа.

Его лицо вновь скрыто за зонтом.

Он ничего не говорит. Наверно, он и не собирается что-либо говорить.

– Я уже не помню, что именно было, но мы подружились вскоре после того, как я поступил в школу. И благодаря тебе я смог подружиться с Коконе и с Дайей. Думаю, если бы не ты, моя школьная жизнь была бы малость скучнее. Все благодаря тебе.

Раз он молчит, значит, говорить за него должен я.

– Мы подружились меньше года назад, но…

– Стало быть, ты хочешь сказать, что не можешь судить, могу ли я что-то подобное сделать?

Я качаю головой. Правда, Харуаки меня, скорей всего, не видит.

– Я много чего о тебе не знаю. Но кое-что я знаю абсолютно точно. По крайней мере, одно я могу сказать наверняка.

И я заявляю.

–   Х а р у а к и   У с у й   н и   з а   ч т о   т а к   н е   п о с т у п и л   б ы,   н е   с т а л   б ы   з а г о н я т ь   н а с   в   л о в у ш к у.

Наконец-то я вижу его лицо.

Харуаки смотрит на меня, распахнув глаза.

– Так что…

Наконец я это произношу.

– Так что…   к т о   т ы   т а к о й?

«О? Да ты скрытничаешь! Подозрительно! Неужели я попал в яблочко?! Блин, я ревную! Касуми стала такая красивая!»

Такие легкомысленные слова Харуаки произнес.

Но я кое-что заметил.

У «Комнаты отмены» есть свои правила. Окружающие не замечают изменений Моги-сан. Они ничего не замечают, даже когда на ее месте появляется «Ая Отонаси». Поэтому – как? Ну как?

…Как он мог сказать, что   К а с у м и   с т а л а   к р а с и в а я?

И не только это подозрительно.

Харуаки был «отменен».