Пустота

Возвращаясь на корабль, она пребывала в приподнятом настроении, но стоило кыштымскому кремовому улетучиться, как снова погрустнела. Разложенные в каюте репрорадио, голограмма Тракта Кефаучи в ложных цветах и коллекция старых железных сковородок для запеканки выглядели не так прикольно, как на месте.

– Шик-блеск-катастрофа, – заключила она. – А вы что думаете?

Антуан ничего не думал. Она вздохнула:

– Антуан, может, мы наконец устали друг от друга?

Антуан не сумел найти ответа и встревожился, но остался стоять очень прямо. Ирэн большим пальцем продырявила швы мягкой игрушки, похожей на таракана, затем обратилась к Антуану резко и неожиданно, спросив, думает ли он, что жизнь имеет какой-то смысл, а если да, то не будет ли так любезен заключить Ирэн в объятия и настойчиво повторять: «Твоя жизнь – та, какой ты ее проживаешь в этом мире».

– Потому что, Антуан, я в этом смысле. Ну, я так думаю.

История – чепуха, считали ребята с Земли.

Ангел Истории, может, и смотрит назад[72], но поза эта не имеет никакого отношения к буре, несущей его в будущее. Неудивительно, что вид у него такой озадаченный!

Эта философия в последние десятилетия XXI века привела их к полетам наудачу по динаточному пространству, на кораблях из замысловато немудреных материалов, без руля и курса. Они понятия не имели, куда их вынесет первый скачок. После второго – понятия не имели, откуда стартовали. После третьего – понятия не имели, что такое куда.

Проблема оказалась заковыристой, но не неразрешимой. Через десятилетие-другое уравнения Тэта – Кэрно помогли разработать одиннадцатимерный алгоритм, имитирующий поведение акулы на охоте. Галактика была в их власти. Там и сям попадались археологические следы рас, решивших эту задачу раньше: ИИ, божественных лобстеров, народа ящериц из бездны времени. Кривая изучения новой науки была крута и обещала многое. Тут все можно было захапать, обнюхать, захавать. А кожуру выбросить через плечо. Мрачная красота происходящего состояла в том, что перейти к следующей игрушке удавалось прежде, чем предыдущая утратит блеск.

В целом, однако, человечество вскоре поняло, как найти обходной путь, хотя по-прежнему понятия не имело, где он пролегает. Поэтому даже в дни Ирэн-Моны парадигма индивидуального движения сводилась к слепому, хотя и не вполне случайному, блужданию. Прежде чем Ирэн применила к себе пакет Моны и так хорошо в него вжилась, ножки ее коснулись пыли в пятидесяти мирах.

Тринадцати лет от роду, костлявой дылдой, она любила секс, но походка у нее была неуклюжая, а ноги слишком длинные. С волосами поступила так же, как и все остальные в ту пору: покрыла медным лаком и уложила в волнистую прическу, такую сложную, что по ней можно было тестовые сигналы «Радио Вселенной» принимать. Улыбаясь, она показывала десны. Взойдя на борт первой ракеты, никогда больше не оглядывалась. Заработала на билет через Лебедя до Предела Стивенсона. Оттуда перебралась на Сирень и Флаг[73], Л’Аввентуру, Макки, Лафума RSX[74]. Там ее малость приложило головой о стенку, пришлось годик отдохнуть в компании милого инопланетника с Ты Этого Стоишь. Затем она купила себе пакет, выбрав среди сотен предложенных ей Монро расслабленную версию с черно-белой фотографии Сесиля Битона у отеля «Амбассадор» в 1956-м. Стала ростом пять футов три дюйма[75], обходительно-жизнерадостна, обзавелась волнистыми светлыми волосами, которые всегда пахли шампунем из перечной мяты и не требовали особо сложного ухода. После этого странствия упростились: внешняя и внутренняя траектории теперь лучше соответствовали друг другу. Она была так счастлива! С Магеллана на О’Дауд, с Пикслета на Оксли; Открытия, Четвертый Порт, Тысяча Грез Стеллависты; с Массива-49 на Мир Меньера[76]; Трегетур[77], Чаро[78], Энантиодрома, Вечеринка у Макса, Легкое Гомика, Амбо Дэнс. Американский Поляроид, Американский Дайнер, Американская Кровь-из-Носу; Окси, Крокодил, Уэйтроуз II и Санта-Муэрте. К тому времени ее багаж устаканился: прокладки, четырнадцать пар туфель на высоких каблуках и платье из желтого вискозного шелка в стиле ар-деко, в котором она покинула родной мир и которое никогда больше не носила. Смеялась девушка очень весело. В подпитии принималась объяснять:

– Ну люблю я обувь.

Она за кем угодно следовала недели две, потом бросала и уходила к кому-нибудь еще: так, разменной монеткой, и металась по всему гало и Радиозаливу. Здесь звезды Пляжа обрывались в пустоту, как зависшая ни над чем скала, и здесь же упала она сама, широко улыбаясь и простирая руки навстречу чему угодно.

Если Ирэн просили описать самое любимое воспоминание, она извлекала маленький голокубик длиной около дюйма…