Пустошь. Дом страха

Заведение «У Рикки» оказалось вонючей дырой. На южной окраине Скоттсблафа, под сенью восьмисотфутовой отвесной скалы, давшей городку название[19], я свернул на немощеную стоянку, заглушил двигатель и вышел в сухой, морозный воздух. Ночь была уже совсем близка, однако солнце все еще озаряло прерию и остроконечный шпиль Чимни-Рок, виднеющийся на горизонте крошечной точкой. В путеводителе, прихваченном в мотеле, утверждалось, что эта одинокая гора, возвышающаяся над окружающей равниной на пятьсот футов, – первый предвестник Скалистых гор, лежащих впереди, – служила ориентиром первопоселенцам на Орегонской тропе[20]. Направляясь к багажнику с двумя бутылками воды и тремя пакетиками чипсов, я смотрел на позолоченные заходящим солнцем утесы Уайлдкэт-Хиллс, размышляя, как бы мне хотелось взобраться на одну из этих вершин, лечь и никуда не уходить. Я бы оставался там в полном одиночестве и подвергался эрозии вместе с песчаником.

Еду я купил еще в «Ратуше», однако на стоянке перед мотелем было слишком многолюдно, поэтому я побоялся открывать багажник. Здесь же, на стоянке «У Рикки», кроме «Лексуса» Орсона, стоял еще только один пикап.

Орсон пришел в себя. Даже неяркий вечерний свет обжег ему глаза, поэтому он зажмурился. Ему удалось просунуть скованные наручниками руки под ногами, и теперь они были спереди.

– Вот, – сказал я, вкладывая бутылку ему в руки.

Орсон жадно припал к ней, словно младенец к соске. Я бросил в багажник чипсы и вторую бутылку.

– Осталось еще совсем немного, – добавил я. – Мы всего в тридцати пяти милях от границы с Вайомингом.

Достав заранее приготовленный шприц, я вколол ему в задницу еще одну четырехмиллиграммовую ампулу «Ативана».

Отыскав в бардачке ручку, я оторвал кусок от карты Вермонта. Сначала я хотел просто позвонить Лютеру и заставить Орсона отменить встречу, но у меня появились сомнения в том, что в настоящий момент мой брат сможет скрыть свое одурманенное состояние. Поэтому, засунув ручку, бумагу и «Глок» в карман джинсов и натянув шерстяной свитер, я запер машину и направился к бару.

Над дверью висела неоновая надпись «У Рикки», выведенная голубым курсивом. Пройдя под гудящей вывеской, я оказался в пустом зале, размерами меньше моей гостиной. Потолок был отвратительно низким, вдоль стен громоздились кабинки, и поскольку окон было всего два, по одному по обе стороны двери, мне показалось, что я попал в прокуренный шкаф.

Единственный клиент, я сел на высокий табурет у стойки. Сама стойка была сделана из шпал, пахнущих креозотом. На черном дереве остались вырезанные имена, ругательства, клятвы любви и ненависти.

Из кухни появилась женщина, и я достал ручку и клочок бумаги.

– Мы еще не обслуживаем, – сказала она.

На ней были обтягивающие шорты и черная водолазка. Ее непокорные жесткие черные волосы торчали как попало, и ей не помешала бы помощь ортодонта.

– Дверь была открыта, – сказал я.

– Ну, так уж и быть. Что вам угодно?

– Сойдет все, что течет из крана.

Пока хозяйка, достав из морозилки стакан, наполняла его бронзовым пивом, я начал составлять то, что должно было стать запиской Орсона Лютеру.

Л – сегодня утром я

Хозяйка поставила стакан на шпалу.

– Полтора доллара.

Протянув ей два доллара, взятых у Орсона, я сказал, чтобы сдачу она оставила себе. По стенкам стакана текла пена. Отпив глоток и уловив в пиве привкус льдинок, я продолжил писать послание:

завел подругу – сам знаешь, как это бывает. На самом деле она сочинила это письмо еще до меня… В любом случае я посчитал благоразумным срочно покинуть город. Сожалею, что сегодня мы не сможем встретиться. Развлекайся в Сас. О.

Сложив обрывок карты в аккуратный квадрат, я написал поверх городка Берлингтона «Лютеру» и положил записку на стойку. Я сидел, попивая пиво и размышляя: значит, люди действительно передают записки через барменов? Сколько раз я уже описывал подобное в своих книгах, но меня не покидало ощущение, что на самом деле такого не бывает…

Потягивая пиво, я оглядел пустой зал: голые бетонные стены, ни музыкального автомата, ни неоновых вывесок с марками пива. Не было даже плакатов с образцами ковбойского остроумия, призванных изобразить культуру Дикого Запада для проезжающих мимо жителей Восточного побережья вроде меня. Просто убогое, безнадежное место, в котором напиваются убогие, безнадежные местные жители.

Я допил пиво, и хозяйка, как будто ее слух был настроен за стук пустого стеклянного стакана по дереву, вышла из кухни и остановилась передо мной.

– Хотите повторить? – спросила она.

– Нет, спасибо. А где народ?

Хозяйка посмотрела на часы.

– Еще только шесть часов, – сказала она. – Все начинают собираться после семи.

С улицы донесся звук подъехавшей машины. Я услышал шелест покрышек по земле.

– Где Рикки? – спросил я.

– Сукиного сына давно уже нет в живых.