Пустая шкатулка и нулевая Мария. Том 1

Я признаюсь Моги-сан. Но тут же забываю. Поэтому я признаюсь вновь. И опять забываю. Пытаясь противостоять «Комнате отмены», я делал признание, которого и делать-то не хотел, снова, и снова, и снова, и снова, и все они тут же вылетали у меня из головы.

И каждый раз я получал ответ, услышать который не хотел больше всего на свете.

Всегда один и тот же. Всегда, всякий раз, один и тот же ответ. Ну а с чего бы ему меняться. Моги-сан не сохраняет своих воспоминаний, потому и отвечает всегда одно и то же.

Этот ответ –

«Пожалуйста, подожди до завтра».

Как жестоко. Потому что — э т о з а в т р а н е н а с т у п и т.

Собираю всю свою решимость, всю храбрость, которой у меня обычно вовсе нет, натягиваю нервы до предела — и все же мои откровенные слова испаряются, словно их и не было. И затем, вот как сейчас, я снова должен встречать ее, много раз потерявшую память о моих признаниях.

…Понятно. Они не «отменяются».

Они не существовали изначально.

В этом мире изначально ничего не было. Ничего осмысленного нет в этом мире, где все, что происходит, обращается в пустоту. Равно никакого смысла нет в красивых вещах, в уродливых вещах, в шикарных вещах, в рваных вещах, в любимых вещах, в ненавидимых вещах.

Ничего нет. Лишь пустота.

Ускользающая пустота, зовущаяся «Комнатой отмены».

Чувство тошноты. В такой вот среде мне приходится дышать. Ощущаю позыв выдавить остатки воздуха из легких, но не могу, потому что не смогу продолжать жить после этого. Я не могу жить, не дыша. Но если я и дальше буду вдыхать пустоту, мое тело тоже станет пустотой. Я стану пустым, как губка.

Или — для меня давно уже слишком поздно, и я уже пустой?

— Что с тобой, Кадзу-кун? Тебе плохо?

Услышав знакомый голос, я медленно приподнимаю голову, продолжая лежать на парте. Передо мной стоит Коконе, смотрит, хмуря брови.

— Я вспомнила, у тебя же кровь шла из носа на физкультуре, да? Тебе именно из-за этого сейчас может быть плохо, ты в курсе? Если плохо себя чувствуешь, может, проводить тебя в медпункт?

— Нечего о нем тревожиться, Кири. Держу пари, все дело не в крови из носа, а скорее в коленках, на которых он лежал, — произносит Дайя; он тоже подошел к моей парте, а я и не заметил.

— В коленках?.. …А! дошло! Вот, значит, что! Нааадо же, любовная лихорадка…

Коконе ухмыляется и ободряюще хлопает меня по плечу.

— Тыыы! Ты, ты! Не слишком ли это нахально, если учесть, что это ты? Не увлекайся такими взрослыми вещами, как любооовь.

— Поддался на такое примитивное обольщение — просто смешно.

— Н-нет! Я всегда любил…

Моя фраза обрывается на середине. Это была оговорка, во многих смыслах. Во-первых, если бы я закончил, тем самым я бы признался Моги-сан, но главное…

— Ха? Ты ж до вчерашнего дня к Моги относился как обычно, разве нет?

…это была бы неправда.

Фактически я влюбился в нее сегодня. По крайней мере с точки зрения Дайи и остальных это было совершенно неожиданное пробуждение чувства. Потому-то никто не знает о моей долгой любви к ней, хоть она и очевидна по моему поведению.

— Смотри, смотри, Дайя, похоже, этот парень только что признался, что он безответно влюблен в Касуми. Ухихи, — Коконе с ухмылкой пихает Дайю локтем.

— Ага. Если повезет, я смогу этим цирком еще немного насладиться.

— Ухехе… все-таки смотреть шуры-муры других — это так прикольно! Мм, мм. Не волнуйся. Сестричка на твоей стороне! Я буду давать тебе советы и вообще помогать! А если тебя отошьют, я тебя даже утешу! Но если у тебя выгорит, я тебя убью, потому что ты будешь меня раздражать.

— Не беспокойся. Когда эти двое начнут встречаться, я украду ее.

— Уаа, звучит прикольно! Любовные неудачи, запутанные любовные треугольники! Супер!

Жестокие все-таки эти двое, трещат, и им дела нет до моего паршивого состояния.

Хорошо еще, ХХ здесь нет. Если б еще и он тут был, он бы точно не упустил возможность и повел бы разговор так, что он обязательно пришел бы к…

— …Э?

— Мм? В чем дело, Кадзу-кун?

— Ни в чем, просто… Интересно, где он. Прогуливает, что ли?

— О ком это ты? — подозрительно спрашивает Дайя. Странно. Я думал, Дайя после таких моих слов тут же поймет, кого я имею в виду.

— Не догадываешься? Разумеется, я о…

…Эээ, о ком?

А? Погодите-ка! Я… я намереваюсь назвать имя некоего человека. Так почему же я не только имени, но даже лица его вспомнить не в силах?

— …Кадзу-кун? Что с тобой? О ком это ты сейчас говорил?

Я ощущаю тошноту; у меня в глотке как будто что-то полужидкое, вроде слизняка, отчего мне хочется разодрать эту самую глотку. Но мне везет, я все же могу еще испытывать это чувство отвращения. Если бы я это проглотил полностью или выплюнул, ХХ перестал бы существовать.

— Ээй… Кадзу-кун!

Нет проблем. Я могу вспомнить. Я могу вспомнить благодаря этому отвращению.

— …Харуаки.

Так зовут моего друга. Моего товарища, который заявил, что будет на моей стороне всегда.

…Совсем слабая, но все-таки надежда. Надежда на то, что Харуаки просто вылетел у меня из головы почему-то. Но все же я действительно идиот. Этой надежде…

— Эй, Кадзу. Кто такой этот «Харуаки»?

…не суждено было сбыться.