Пустая Ночь (СИ)

   Уже набиралось много признаков на то, что я вампир. Мне даже само слово «вампир» давило на душу. Как бы я хотела вернуть тот день, не ходить не в какой лес, не отмечать мой ужасный день рождения, ведь теперь это мой самый ненавистный день.

   Я решила ещё немного подождать, что бы уже конкретно решить уезжать ли мне из Лондона. Но решить в такой момент было ужасно тяжело. Мне не хотелось оставлять маму совсем одной, но выбора не было. Утром я поехала и купила билет в Италию до Милана. А в Италию я решила поехать потому что, в моей школе мы изучали итальянский и я ещё кое-что помню. Тем более мне вообще некуда было ехать, совсем некуда. Вечером я собрала сумку с вещами, и решила написать маме записку, чтобы она знала, куда я уехала. А в записке было написано вот это:

   «Мама, прости меня, но я так больше не могу. Я не могу тебя больше мучить, не могу скрывать. Ты меня пойми. То, что со мной происходит, я тебе сказать не могу. Но я хочу, что бы ты мне доверилась. Меня не ищи, я уехала очень далеко и больше никогда не вернусь. Мне очень стыдно, что я тебя бросаю в трудное для нас время, но это всё только для твоей безопасности. Я хотела бы, что бы мы жили вместе, но этого никогда не случится. Я хотела тебя попросить, скажи Эллин и Марко, что я просто уехала и не показывай им записку. Спасибо. Я никогда тебя не забуду. Я люблю тебя мама, очень сильно люблю. Прости, если сможешь!»

   Эту записку я сама перечитывала много раз. Я уже представляла, как мама расстроится. Но делать тогда было, правда, нечего. Как только я дописала записку, сразу же легла спать. Но сама себе я говорила: «Как же я не хочу ехать, как же я люблю тебя мама. Но мне придётся. Прости!»

   У меня слёзы катились из глаз одна за другой. Через минут пять я заснула.

   Вот уже ближе к утру, где-то часов в пять я проснулась. Передо мной стоял чемодан, который я вчера со слезами собрала. Я совсем быстро оделась и скорее побежала к маме, что бы оставить ей записку.  Когда я зашла в её комнату, окно было раскрыто нараспашку, уже всходило солнце. Я подбежала к окну и лёгким движением закрыла его. Я поцеловала маму в её холодный лоб и убежала, чтобы не расплакаться ещё больше. Забежала к себе, забрала чемодан и пошла прочь из дома. Но перед тем, как полететь в Милан, мне почему-то захотелось пойти снова в тот лес. Меня как будто тянуло туда. Я прошлась по самым безопасным местам. Снова те воспоминания вернулись ко мне, и я не могла выбросить их из головы. Вот уже время подходило, становилось пол шестого, и мне пора было ехать в аэропорт. «Я думаю, что в Милане вся моя жизнь изменится» - с этими мыслями я побежала.

   Вот я уже в самолёте. Вначале мне было очень плохо. Когда объявили, что самолёт совершит посадку через пятнадцать минут, на меня вдруг нагрянуло волнение, но в то же время во мне таился безумный зверь, который так хотел выйти из меня, но я ему не позволяла.

   Вот самолёт приземлился. Я вышла. Всё было настолько незнакомым. Все говорили не на английском, а на итальянском языке. Некоторых слов я вообще не могла разобрать. Для меня этот переезд был тюрьмой, которая, по-моему, длилась всю вечность.

   Я поселилась в огромнейшем доме богатого человека господина Вельгейма, где я была служанкой. Мне казалась эта работа нудной и скучной. Но на время я согласилась подработать, что бы потом купить себе дом.

   Человек, у которого я жила был гостеприимен. Иногда в доме все служанки, говорили на итальянском языке, а английский там почти никто не знал. Мне было так сильно скучно. И ещё не было не одного дня, чтобы я не вспомнила про маму, Эллин и Марко. Это ведь всё что у меня было, когда я жила в Лондоне. Теперь же у меня нет ничего. Иногда я так же думаю о папе, но никого из них нет рядом. Мне казалось глупым, что я уехала от людей, которые мне дороги, и приехала снова к людям, к которым я могу привязаться, и уже в следующий раз потеря будет в два раза больше. Я уже даже и не знала, куда себя девать, что делать и как можно защитить всех от самой себя. Все эти вопросы мучили меня сильно.

   Господин Вельгейм относился ко мне с уважением, я была многим обязана ему. Он относился ко мне. Как к своей младшей сестре, это было приятно. Он даже хотел нанять мне репетитора, чтобы я лучше изучила итальянский и уже могла свободно говорить на нём. У меня многое получалось, я везде ездила, много получала. Но было одно «но». За всё то время, которое я провела у Господина Вельгейма, я нисколько не изменилась. Не изменилось ни лицо, ни тело, ни душа. Я была всё той же Келен, что была и в Лондоне, и меня это очень пугало.