Пусть смерть меня полюбит

– От тебя воняет, как от китайской забегаловки, – заметил он. – Сладким и кислым. Что за черт!

Джойс не могла уснуть. Она лежала, в отчаянии уставившись в потолок. Посредством некой странной интуиции – ведь раньше девушке никогда не приходилось встречать сумасшедших – она поняла, что Найджел безумен. Рано или поздно он убьет ее, и никто никогда об этом даже не узнает, никто не услышит выстрел, а если и услышит, то не обратит внимания. И если он не убьет ее сразу, а только ранит, то она так и будет лежать в этой комнате, пока не умрет. От этой мысли она зарыдала вслух, не в силах сдержаться. Она никогда больше не увидит ни мать, ни отца, ни братьев, не поцелует Стивена, не окажется в его объятиях. Найджел прошипел, чтобы Джойс заткнулась и дала им поспать, поэтому она тихонько плакала, пока подушка не промокла от слез. После этого, обессилев, девушка погрузилась в сон о доме, о том, как она сидит со Стивеном в «Гербе Чилдона» и обсуждает планы на свадьбу.

Ее разбудил испуганный голос Марти. Было по-прежнему темно.

– Найдж, – выговорил Марти. Никогда прежде он не использовал уродливый уменьшительный вариант от имени Найджела. – Найдж, что со мной творится? Я вышел в сортир, и обратно мне пришлось ползти на четвереньках. Я стоять прямо не могу. У меня внутри все горит. И глаза у меня стали желтыми.

– То у тебя моча, то у тебя глаза, – заворчал Найджел. – Ты вообще в курсе, сколько времени?

– Я спускался в ванную, не знаю даже, как я туда добрался. Я посмотрел на себя в зеркало. Я весь желтый, как китаёза, у меня все тело пожелтело. Мне нужно пойти к доктору.

От этого Найджел окончательно проснулся и вылез из постели. Пистолет в самодельной кобуре свисал с его голого торса. Он подошел к Марти и потряс его за плечи.

– Ты, что, из ума выжил, придурок?

Марти скулил, как побитый щенок. По лицу его струился пот. Одеяла промокли от пота, но сам парень трясся, как осиновый лист.

– Мне нужно к доктору, – повторил он, стуча зубами. – Мне нужно что-нибудь сделать. – Встретив взгляд холодных сверкающих глаз Найджела, он взвыл уже в голос: – Ты ведь не позволишь мне умереть, Найдж?! Найдж, я могу умереть! Я не хочу! Пожалуйста, не дай мне умереть!

18

Алан слышал, как за дверью комнаты Уна разговаривает с Цезарем. Должно быть, она выходила в туалет. Он взглянул на часы. Половина восьмого. Ему было неловко, потому что Цезарь видел Уну, одетую – во что? В покрывало, которое, как он заметил, отсутствует? К тому же Алан опасался порицаний со стороны Цезаря, потому что все его друзья, знакомые или родственники никогда не упускали случая выступить в роли авторитетного критика. Уна вернулась в комнату, выпуталась из складок красной махровой ткани и, нагая, ступила в его объятия.

– Что он тебе сказал? – прошептал Алан.

– «Удачи, дорогая», – ответила Уна и хихикнула.

– Я люблю тебя, – произнес он. – Ты единственная женщина, не считая моей жены, с кем я занимался любовью.

– Я в это не верю!

– Зачем бы мне тогда об этом говорить? Тут нечем гордиться.

– Да, но, Пол, это так удивительно!

Ужасная мысль поразила его.

– А ты?

– Я никогда не занималась любовью с женщинами.

– Ты же понимаешь, что я имею в виду. Мужчин.

– О, не так много, но больше, чем это.

И еще более ужасная мысль:

– Но не с Эмброузом?

– Какой же ты глупый! Эмброуз соблюдает целибат. Он говорит, что к его возрасту человек уже должен испытать в сексе все, что ему нужно, и теперь должен обратить свои силы на то, чтобы жить не страстями, а разумом.

– «Оставь меня, любовь, ты тлен и прах!»[43]

– Ну, я не думаю, что любовь такова. Мне кажется, что она куда ближе к другим, более приятным вещам. Знаешь, я сказала, что это удивительно, не потому, что я тебе не верю.

Алан обдумал ее слова и покраснел.

– Честно?

– Честно. Но если это правда, то, что ты сказал, наверное, тебе нужно побольше практики, как ты считаешь? Может, попрактикуемся сейчас?

Это была лучшая неделя за все прожитые им годы.