Пусть шарик летит

Стараясь двигаться как можно быстрее, Джон приближался к стволу. Там начиналась дорога вниз, но скорость движения по раскачивавшейся ветви имела свой предел. Они совсем ничего не поняли. Подумали, что он попал в беду и зовет на помощь. К дому по улице съезжались машины. У одной из них, голубой, была мигалка на крыше.

— Его матери нет дома. Обойдите соседей. Может, она пьет чай у кого-нибудь.

— Чтоб мне пусто было, но я его не вижу. Должно быть, он перебрался с этой ветви вглубь.

— Очень странно, констебль. Он ужасно высоко и ничего не говорит.

«О, Боже, — простонал Джон. — Несдобровать мне».

— Вы уверены, что его матери нет поблизости?

— Ее машины нигде нет. А я думал, она его никогда не оставляет.

— Никогда. Она удивительная. Никогда она не оставляла его одного.

— Эй, Джон! Мы хотим услышать твой голос. Крикни что-нибудь.

— Может, у него припадок. Он же забрался самое меньшее на пятнадцать метров.

— Если б с ним случился припадок, он бы уже лежал на земле.

— Или застрял в развилке ветвей. И что его туда понесло.

— Я его вижу! Правее. Вон там. Выше! Здесь!

Далеко внизу Джон видел собравшихся людей, их поднятые руки, указывавшие на него пальцы. Казалось, они в километре от него: такие они были неестественно маленькие. Не может быть, чтобы внизу была та самая земля. Изрытая корнями и начисто выбритая отцовской газонокосилкой. Голоса раздавались совсем близко (может, это из-за дождя?), по лица были частью другого мира. Как если бы они стояли на другой стороне пропасти или если бы он вдруг посмотрел на них в телескоп с отдаленной планеты. Ему стало холодно. Он еще крепче ухватился за ветвь, в отчаянии посмотрел вверх, потом прямо перед собой и крикнул:

— Уйдите, пожалуйста. Пожалуйста, уйдите!

— Ну вот, он запаниковал. Замерз бедняга.

— Не запаниковал я. Пожалуйста, пожалуйста, уйдите.

— Что он говорит? Громче, малыш. Мы ни слова не разбираем.

— Уйдите!

— Уж этого мы не сделаем.

— Мы его пугаем, констебль?

— Пугаем? Он и без нас напуган.

— Как только он туда добрался?

— Залез, залез. Как же иначе?

— Но он же почти калека.

— Калека туда не мог бы забраться. И ни один человек в здравом уме. Не могу себе представить нормального человека, раскачивающегося на этой ветке.

С полдюжины голосов говорили одновременно.

— Если мы доберемся до него, как мы его снимем? Если он будет сопротивляться, что-нибудь обломится и все полетят вниз.

— Я спущусь сам, если только вы уйдете и оставите меня одного.

— Ни слова не слышно. Эй, мальчик, говори отчетливо и громче. Поработай легкими. Ветер относит твой голос.

— Мне кажется, мы его пугаем.

— Если вы уйдете, я спущусь вниз.

— И что тогда? Одно неверное движение — и от него ничего не останется.

Послышался мальчишеский голос, хриплый и словно усталый оттого, что его не замечают.

— С ним все в порядке, констебль Бэрд. Он ведь не заикается.

— Ты что, смыслишь в таких вещах?

— Ну я ведь живу через дорогу от них…

— Сам знаю, где ты живешь, юный Парслоу.

— Я с ним в школу хожу и все такое. Когда у него припадок, он всегда заикается.

— И правда, констебль. Джон не заикается. Он не паникует.

— Я этого мальчика хорошо знаю, советник Гиффорд. Мне с ним приходилось иметь дело гораздо чаще, чем многим. Со всем уважением к вам должен заметить, что сейчас не время заниматься любительской психологией, как бы хорошо вы ею ни владели.

— Позволю себе не согласиться. Перед нами в высшей степени эмоциональный ребенок.

— Бога ради, покажите мне не эмоционального ребенка. Хотел бы я, чтобы все ушли и предоставили дело мне.

— Если мы поразмыслим, констебль, и применим психологию, которую вы так презираете, вы и не заметите, как он окажется внизу.

— А я уверен, что, если все наконец прекратят болтать, я сумею взяться за дело и справлюсь. Вы меня заводите.

— О-о-о, уй-уй-дите!

— Что он сказал?

— Он начал заикаться, констебль, и я вовсе не удивлен.

— Слышу, что он заикается. У меня тоже есть уши. Помогите мне хоть в чем-нибудь. Вот ты, юный Парслоу. В машине есть веревка. Кто его врач? Как его зовут?

— Какой-то тип из города.

— Знаю, что из города. Зовут его как? Неужели никто не знает? Ты, Билл Нил, быстро в дом и позвони доктору Джойсу.

— Да что Джойс сможет?

— Ничего, если только мальчик не упадет.

— Констебль, он слышит каждое наше слово.

— Кто в этом виноват? Я? Где же веревка? Где этот Парслоу? Черепаха и та быстрее. Отойди, девочка. Я знаю, ты только хочешь помочь, но, пожалуйста, отойди.

— Говорить все эти вещи чудовищно. Мы его до смерти напугаем.

— Побойтесь же Бога, советник. Полезу на дерево я, не вы.

Голоса шли по кругу. Слова били его как молотом. Всегда, что бы он ни пытался делать, все портили слова: «Не делай этого. Ты этого не можешь Уйди. Не ходи туда. Нет, нет, нет. Ты не такой, как все мальчики».