Пусть шарик летит

Он покатился вниз по склону, перекатываясь с боку на бок, туда, где у забора росла герань. «Ненавижу герань. Она воняет». Но он примирился с запахом, потому что не хотелось двигаться. Ничего ему не надо. Какой прок чего-нибудь хотеть? Ответ всегда один: «Не делай. Нельзя». Был только один Джон Клемент Самнер, тот, которого не слушаются руки и ноги, который марает страницы.

Он скосил глаза на основание лестницы, потом перевел взгляд вверх: от верхней перекладины до первой ветки было всего полтора метра. С таким же успехом их могло быть пятнадцать или пятьдесят. Лучше бы оставил он ее под домом и избавил себя от всех этих мучений. Ее же еще придется тащить обратно, чтобы никто не заметил, что он ее трогал.

Если бы он попросил Перси или Гарри, они бы, наверное, помогли. И даже не подумали бы, что он слабак, если бы стали втроем заталкивать ее на место. Но Гарри скажет: «Я сам». Подхватит лестницу и сам положит ее на место. И тогда они скажут: «А зачем ты ее вытащил?» Они же не будут знать, что прежде, чем попросить о помощи, он дотащил ее до самого дерева, а потом обратно до дома. «Не знаю, — скажет он, — просто так».

Но это была не игра. Это было вполне серьезно. И сделал он это ради чего-то замечательного, что не произошло. Как и все другое, что никогда не случается и никогда не произойдет. «Займусь своим проектом. Вырежу пластмассовыми ножницами несколько картинок из женского журнала».

Лестница насмехалась над ним, ему хотелось наброситься на нее, ударить как следует или толкнуть сбоку, чтобы она с треском повалилась. Это желание охватывало его несколько раз, было почти как команда, по тело не шевелилось. Оно хотело одного — лежать на земле. «Хоть бы ты сгинула, старая дурацкая лестница!»

Но лестница, как крутой парень из фильма, стояла, прислонившись к стволу, и сплевывала табачную слюну. «Здесь стою и стоять буду. Соображаешь?» — «Убирайся! Ты только лестница». — «Никуда я не уйду. Хочу и стою. Нечего мной командовать».

Джон отодвинулся на метр или два от зарослей герани. Запах листьев, раздавленных его телом, был слишком силен. «Лучше бы я с мамой поехал».

Он сел, обхватив руками колени, и, чувствуя себя несчастным, стал раскачиваться: взад-вперед, взад-вперед. На мгновение возникло воспоминание из далекого прошлого. Странное и тревожное воспоминание. Трехлетний малыш сидит в своей кроватке, обхватив колени, и раскачивается. И не было разрыва во времени, он снова — тот самый малыш. Потом все пропало. «Нет!» — закричал он.

Его бросило в жар. В тело вонзились невидимые шипы. Было нестерпимо стыдно. Лицо исказилось, руки задергались. Повинуясь импульсу, он вскочил на ноги и набросился на лестницу. В ярости ухватился за ее основание и вырвал его из земли. Верхняя перекладина рванула вверх по стволу, словно ею кто-то выстрелил, и ударилась о ветку. Послышался громкий щелчок, как от удара хлыста, и отзвук его прокатился до самого низа. Лестница содрогнулась, но устояла. Она стояла и не падала.

ГЛАВА 7 Дорога открыта

Что-то случилось. Джона охватила буря чувств. Разыгрывалось сражение, и он в самой его гуще размахивал плоским мечом, сбивая головы с закованных в броню рыцарей. Вопли, крики, запах крови. Пощады не будет.

И все пропало. Чуть погодя Джон снова увидел лестницу и сук, в который она упиралась. Вот она, дорога в небо, и эта дорога открыта.

Как все это понять? Не его же это рук дело. В этом он совершенно уверен. Случилось чудо. Сам он это сделать не мог. Поднять эту громадную жуткую лестницу?

В изумлении он отодвинулся в сторону, повернулся и сел подальше, скрестив ноги, не веря своим глазам, не веря ничему.

Подумать только, лестница не сломалась у него на глазах, не рассыпалась перекладина за перекладиной, не растаяла, как воск, не исчезла, как дым. Это бы его не удивило. Просто эта лестница не была им придумана, он ее не сочинил. И само чудо не было доблестным подвигом из великолепного сновидения.

Как он был уверен, что ничего подобного никогда не случится. Но вот лестница стоит, словно всю жизнь так и стояла, и ждет, чтобы ею воспользовались. Сердце Джона бешено билось в груди, в голове грохотало, а жилка на шее пульсировала с такой силой, что прерывалось дыхание. Его стал охватывать страх, а внутри у него что-то начало падать.

Он снова посмотрел на длинные, изящно изогнутые ветви, тянущиеся, как стройные руки, вверх к веткам-ладоням. Посмотрел на листья на самой вершине, вслепую, словно пальцы, нащупывающие небо. Кружилась голова, к горлу подступал тошнотворный комок тревоги. Перед ним был утес, а он — на костылях — стоял у его подножия.

Почти не сознавая, что делает, Джон заковылял прочь, нервными рывками удаляясь все дальше и дальше.