Пусть это буду я

– И что? – ответил он возмущенно. – Я перечитал всю школьную программу. Не любить читать и совсем не читать – это не одно и то же. Ты, кстати, в курсе, что все книги пишутся ради финалов?

– К твоему сведению, я тоже была на том уроке литературы, когда Галина нам про это рассказывала.

– Тогда ты должна помнить, что, если не знаешь, что сказать об идее произведения, просто пересказывай финал.

– Мы опоздаем на обед! – Люся резко вскочила. – Нужно же еще успеть переодеться!

– Зачем? – удивился Коля.

– Ты не заметил, что все приходят нарядные?

– И что?

– А то, что мы с тобой будем делать все-все, чтобы соблюдать здешние правила.

– Даже если они будут молиться?

– Даже молиться. – Люся показала ему кулак. – Забыл, что мы делаем это ради твоего универа?

– Ладно-ладно, я же шучу. – Коля выставил перед собой ладони. – Мне несложно переодеться. Просто это забавно.

– Ничего забавного. Тебе же сказали, что обед – это для них важно.

– Но почему именно обед? Я еще понял бы – ужин. Так во многих семьях принято: собираться всем вместе после рабочего дня. Торжественный ужин – распространенное явление. Но на вчерашнем ужине не было бабки. А Корги пришел в футболке, напоминающей половую тряпку и, пока ел, не вылезал из телефона. Гончар вообще ни с кем не разговаривал. И, если бы не Шуйский, я бы умер со скуки.

Люся подошла к нему вплотную. Часть собранных наверх волос рассыпалась по плечам, серые глаза смотрели с родительской строгостью.

– Тебе не нужно ничего понимать! – с нажимом произнесла она. – Мы живем в шикарных условиях, нас кормят, поят и за это еще заплатят деньги. Какие вообще могут быть вопросы?

Глава 5

Из-за одной неприятной детской истории Коля очень боялся старых женщин.

В одиннадцать лет он заболел корью. Люся тоже заболела, но она поправилась быстро, а у него начался отит. Ухо воспалилось так, что температура подскочила до тридцати девяти, голова раскалывалась, есть было больно, а спать он совсем не мог. Едва начинал дремать, как сильнейший спазм вновь выдергивал его из успокаивающего забытья. Курс антибиотиков, которые прописал врач, не помог.

Коля не находил себе места и совершенно измучился. В те дни он часто оставался дома один: бабушка работала, Люся училась, папа до вечера уходил неизвестно куда.

Когда лежать в постели становилось совсем невыносимо, он надевал длинный болоньевый плащ, который по возвращении тщательно протирал, чтобы бабушка ничего не заметила, и отправлялся гулять по окрестностям. Движение отвлекало от боли, но восприятие реальности притупилось. И все, что обычно его интересовало и приносило удовольствие, отошло на второй план, затуманилось и стало казаться неважным. А те вещи, которые он прежде совершенно не замечал, неожиданно проступили с необыкновенной ясностью.

Жук, попавший в бочку с водой, запутавшаяся в паутине бабочка, стрекоза, бьющаяся в стекло теплицы, мышеловки, расставленные в сарае, крысиная отрава. Он стал обращать внимание на раздавленных на дорожке улиток, мух, прилипших к развешанным под потолком клейким лентам, – микроскопические жизни, которые не представляли ни для кого ценности.

Стоял октябрь. Еще не особенно холодно, но уже серо и сыро.

В тот день он отправился на речку. Миновал деревенскую часть поселка, прошел через пролесок, спустился по склону берега и, покидав в темную печальную воду камни, уже собирался возвращаться назад, как вдруг среди зарослей камышей заметил женщину – бабку в длинной цветастой юбке и ярко-голубом платке.

Она ждала, притаившись, а как только поняла, что Коля ее заметил, полезла через сухие камыши к нему.

Он хотел сразу уйти, но подумал, что это будет выглядеть так, словно он испугался, поэтому терпеливо дождался, пока она не окажется рядом.

Бабка была страшная: маленькая, почти одного с ним роста, сморщенная, с белым слепым глазом и ввалившимся ртом, подошла почти вплотную и, рисуя пальцем в воздухе перед ним какие-то знаки, принялась бормотать: «Будут слезы, будешь сыт, будут слезы, будешь сыт, будут слезы…»

Попятившись, Коля приготовился убежать, однако бабка вдруг взмахнула рукой – и ему в лицо полетела сухая трава с комьями земли.

Вскрикнув, Коля закрылся локтем, но было поздно. В глазах защипало, как от перца. Он принялся их тереть, но становилось только хуже. Хлынули слезы, из носа тоже потекло. Отступив назад, Коля запнулся и сел на землю.

– Что ты сделала? – закричал он и тут почувствовал, как бабка запустила пальцы ему в волосы и, не переставая бубнить себе под нос, принялась их перебирать.

Коля хотел ее оттолкнуть, но никак не мог оторвать руки от лица, поэтому свалился на бок и стал извиваться, пытаясь не подпустить бабку к себе.

И тут его голой кожи между лопаток коснулось нечто ледяное. Он и сам не понял, как это произошло, ведь он был в плаще и свитере. По ощущениям это было похоже на лезвие ножа, вспарывающего его одежду. Коля сделал над собой усилие, отнял руки от глаз, встал на четвереньки и пополз.

И тогда с громким пронзительным визгом бабка запрыгнула ему на спину. Уселась, свесив ноги, и он услышал странные щелкающие звуки.