Пушкинский дом

– И потом, почему тебя этот вопрос так донимает? Это обычно с теми, у кого у самих рыльце в пушку, бывает. Ну если и не еврей, то полукровка, к примеру, или квартерон. – Лева вдруг обнаружил, что они просто обменялись с Митишатьевым текстами, настолько похоже у него стало получаться. – Или даже осьмушка – тоже чего-то стоит?

– Ну уж нет, – отрезал Митишатьев.

– Что же ты тогда имеешь против них?

– Евреи портят наших женщин, – твердо сказал Митишатьев.

– Как так??

– А так. Потом они – бездарны. Это не талантливый народ.

– Ну уж это ты извини!.. А как же…

– Только не говори мне ничего про скрипочку.

– При чем тут скрипка! – Лева вдруг рассердился и перечислил поэтов.

Митишатьев их отверг.

– Ну а Фет? От Фета-то ты не отречешься?

– Фета оклеветали.

– Ну а Пушкин? – озарило Леву. – Как – Пушкин?

– При чем тут Пушкин, – пожал плечами Митишатьев. – Он – арап.

– А арап – знаешь что? Э-фи-оп! А эфиопы – семиты. Пушкин – черный семит!

Довод был силен. Митишатьев мрачно замолк. Лева торжествовал, становился снисходителен…

Митишатьев уловил это и воспрял. И, отвернувшись, будто пряча, будто безразлично сказал:

– А ты, кстати, свою Фаину давно видел?

Это же надо так – в лоб, в пах, в поддых! – Лева задохнулся.

– Давно вроде… А что?

– Да так… ничего, – сказал Митишатьев, допивая пиво. – Встретил ее недавно… Ну что, пошли?

А у Левы вдруг так захолонуло, так засвербило воспоминание о том вечере: как стояли они у ее дома, все втроем… И Лева теперь все собирался и не решался задать мучивший его вопрос. Митишатьев вышагивал не глядя и молча, собранный…

– Может, еще выпьем? – робко попросил Лева.

– У меня нет денег, – твердо сказал Митишатьев (хотя и до этого все шло за Левин счет).

У Левы – были.

Лева угощал и, симулируя беспечность – о том о сем, – все подбирался к цели. И когда наконец, не узнавая свой голос, сразу выдав себя с головой (хотя все силы его были направлены, чтобы вопрос был безразличен и между прочим), все-таки задал его, то неповторимая улыбочка вдруг подернула губы Митишатьева, хотя он и сказал, что нет, ничего такого не было. Ох эта улыбочка… Лева уже готов был снова мчаться к Фаине и обивать ее пороги. А Митишатьев – в этом было даже какое-то безволие, погружение в порок – не удержался и добавил, что если уж быть до конца честным, каким он и должен быть перед лучшим другом, чтобы уже – все подчистую и между ними ничего не оставалось, так он вернулся все-таки тогда, когда Лева поехал домой, но, опять же, ничего такого не было.

А тут уж и вовсе кто скажет: было или не было? Хотя, с другой стороны, зачем было бы Митишатьеву скрывать, раз он знает, что все у Левы с Фаиной кончено? Хотя, и еще с другой – зачем ему признаваться в том, что он вернулся, и скрывать дальнейшее?.. Короче, Лева снова погрузился по уши в прежнее, будто и годы не проходили один за другим и ни шага не сделал он от все той же печки. Вскоре он задавал тот же вопрос Фаине…