Ценя дружбу и преданность Плетнёва, Пушкин посвятил ему «Евгения Онегина» (первая глава посвящена брату).
Плетнёв был уже третьим издателем сочинений Пушкина. Первым был поэт и переводчик «Илиады» Гомера Н. И. Гнедич. В 1820 году, поспешно уезжая из Петербурга, Пушкин не успел даже распорядиться только что законченной своей поэмой «Руслан и Людмила». По поручению Жуковского издание её взял на себя Гнедич. Затем он издал и «Кавказского пленника». Но услуги Гнедича обходились недёшево. Львиную долю дохода от выпущенных сочинений Гнедич брал себе, посылая Пушкину лишь малую толику.
Вторым издателем Пушкина — бескорыстным и умелым — был П. А. Вяземский. Издавая в Москве «Бахчисарайский фонтан», он «вогнал» его цену в «байроновскую», получив для Пушкина чистого дохода три тысячи рублей. Но просить Вяземского стать издателем «Онегина» Пушкин воздержался по двум причинам. Во-первых, потому что считал для себя неловким затруднять его и не хотел одолжаться, быть обязанным. Во-вторых (и это самое главное) — боялся навлечь на него неприятности. Написал ему: «Брат увёз Онегина в Петербург и там его напечатает. Не сердись, милый; чувствую, что в тебе теряю вернейшего попечителя, но в нынешние обстоятельства всякой другой мой издатель невольно привлечёт на себя внимание и неудовольствия». У Пушкина были все основания опасаться за Вяземского, который, служа в Варшаве, в письмах к друзьям весьма нелестно отзывался о деятельности правительства, за что его уволили от дел и, как обычно в таких случаях, отдали «под негласный надзор полиции».
Чтобы оберечь друга и хоть как-то законспирировать их переписку, Пушкин просил Вяземского не только писать ему на имя П. А. Осиповой, но и не надписывать конверт своею рукой: «…да найди для конверта ручку почётче твоей». «Ручку» Вяземского московская полиция прекрасно знала, у него был очень своеобразный почерк.
Когда дело касалось интересов друзей, Пушкин всегда ставил их выше своих собственных — таков был его благородный жизненный принцип.
К Вяземскому нельзя было привлекать внимания. Иное дело — Лев Сергеевич и Плетнёв. Первый — брат, ближайший родственник. Его забота об изданиях — дело естественное. Второй — приятель, ничем не скомпрометировавший себя небогатый педагог, семейный, скромный. Его «комиссионерство» в отношении издания сочинений Пушкина легко можно было объяснить стремлением заработать.
Пушкин не опасался за Плетнёва. И всё же старался все указания по изданию давать через брата. Писал ему: «Брат, вот тебе картинка для Онегина — найди искусный и быстрый карандаш. Если и будет другая, так чтоб всё в том же местоположении. Та же сцена, слышишь ли? Это мне нужно непременно». Приложенный рисунок изображал его самого и Онегина на набережной Невы против Петропавловской крепости. Под рисунком помечено: «1 хорошо, 2 должен быть
Пушкин, вероятно, помнил о понравившейся ему «картинке», приложенной к изданию «Руслана и Людмилы». На этот раз приложить «картинку», как хотел поэт, не удалось. Сразу найти «искусный и быстрый карандаш» Плетнёв не смог. Долго ждать не было времени — Пушкин торопил. После того как его «за дурное поведение» уволили со службы в Коллегии иностранных дел, где он получал семьсот рублей в год, не стало единственного, хоть и мизерного, но регулярного дохода. Даже на самые скромные нужды он не имел денег. Это выводило из себя. Это было унизительно. «Христом и богом прошу,— взывал он к брату,— скорее вытащить
Ещё в Одессе, объясняя А. И. Казначееву причины, побудившие его подать в отставку, Пушкин писал ему: «Поскольку мои литературные занятия дают мне больше денег (по сравнению с жалованьем.—
Получать плату за свой труд он не считал теперь зазорным. Зазорным, унизительным, по его мнению, было положение русских писателей в прошедшем XVIII веке, когда процветало меценатство, покровительство, подачки. После выхода «Бахчисарайского фонтана» его стремление жить литературным трудом получило реальное основание, и это его чрезвычайно обрадовало. «От всего сердца благодарю тебя, милый европеец,— писал он из Одессы Вяземскому по выходе „Бахчисарайского фонтана“,— …начинаю почитать наших книгопродавцев и думать, что ремесло наше, право, не хуже другого».