Пушкин в Михайловском

Пушкину, несомненно, было известно многое из того, что происходило в ближних и дальних имениях псковских помещиков. Быть может, он имел в виду кого-то из своих соседей по Михайловскому, когда позднее, в статье «Путешествие из Москвы в Петербург» рассказывал о помещике, которого знал в молодости («лет 15 тому назад, т. е. как раз в 1819 году — статья относится к 1834 году): „…он нашёл своих крестьян, как говорится, избалованными слабым и беспечным своим предшественников. Первым старанием его было общее и совершенное разорение. Он немедленно приступил к совершению своего предположения и в три года привёл крестьян в жестокое положение. Крестьянин не имел никакой собственности, он пахал барскою сохою, запряжённой барскою клячею, скот его был весь продан, он садился за спартанскую трапезу на барском дворе; дома не имел он ни штей, ни хлеба. Одежда, обувь выдавалась ему от господина…“ Помещик этот „был убит своими крестьянами во время пожара“».

Крепостнический быт в его типичном проявлении Пушкин мог видеть своими глазами, при посещении ближайших соседей, да и в самом Михайловском, повседневно. Вспомним, что при дурном настроении владельца Петровского его дворовых «выносили на простынях». В Тригорском, порядки были не столь жестокие, как при хозяйничанье Александра Максимовича Вындомского, когда дело доходило до «возмущений», которые усмиряли войска, но крепостных держали в строгости: и Прасковья Александровна могла отправить провинившегося дворового на конюшню для «поучения» или сдать в солдаты молодого кучера только за то, что тот без её разрешения отвёз на ярмарку в Святые Горы девушек из ближней деревни. В Михайловском, по свидетельству современника, «девичья … постоянно была набита дворовыми и крестьянскими малолетками, которые … исполняли разнообразные уроки». Так было заведено Марией Алексеевной, которая требовательно следила за работой каждого. «Отсюда восходила она очень просто до управления взрослыми людьми и до хозяйственных распоряжений по имению, наблюдая точно так же, чтобы ни одна сила не пропадала даром»[71]. Вряд ли после смерти Марии Алексеевны, когда бразды правления перешли в чужие руки, что-либо в судьбе михайловской дворни и крестьян изменилось к лучшему. Не единичными были случаи продажи крепостных, сдачи в рекруты.

Сохранился знаменательный документ, датированный 1819 годом: «Купчая на проданную девку статскою советницею Надеждою Пушкиною из дворни титулярной советнице Варваре Яковлевне Лачиновой, писанную по седьмой ревизии Псковской губернии Опочецкого уезда села Михайловска, деревни Лежнева»[72]. Продать «девку» считалось в порядке вещей. Такова была психология даже просвещённого дворянина. Так же как и сдать в рекруты парня, получив за это соответствующую сумму. Муж Ольги Сергеевны Н. И. Павлищев уже много позже писал Пушкину из Михайловского, что «не худо б забрить лоб кому-нибудь из наследников Михайлы» и рекомендовал «отдать в солдаты» дворового Петрушку.

Все реальности крепостнического быта, рассказы о которых слышал Пушкин в этот свой приезд в Михайловское, которые видел своими глазами, служили яркой иллюстрацией к тому, о чём говорил он с Николаем Тургеневым и его друзьями, что глубоко волновало и требовало своего поэтического выражения.

Непосредственное соприкосновение с действительностью, запас реальных жизненных наблюдений необходимы были Пушкину, чтобы зревшие в нём мысли и чувства обрели соответствующую художественную форму. Так было у него всегда.

По точному определению Н. П. Огарёва, «Деревня» «выстрадана из действительной жизни до художественной формы», т. е. стала художественным обобщением тех жизненных явлений, которые, будучи хорошо знакомы поэту, не могли оставить его равнодушным. Знакомство с этими жизненными явлениями пришло к Пушкину в псковской деревне. Если бы поэт не ездил в Михайловское, он и тогда, несомненно, выразил бы в стихах своё возмущение рабским положением народа, зверским угнетением, которому подвергался он со стороны дикарей-помещиков. Но стихи эти были бы другими.

Главное, что здесь, в Михайловском, должно было поразить воображение юного поэта, вдохновить на создание именно такого стихотворения, как «Деревня»,— разительный контраст между красотой, щедростью окружающей земли и уродливым, нищенски-рабским существованием подавляющего большинства живущих на ней людей; между тем, что могло бы быть и что было на самом деле, между возможным и существующим. Этот контраст определяет и идейную и композиционную основу «Деревни».

Картины привольной, овеянной какой-то особой теплотой и нежностью русской природы открывались взору поэта с Михайловского холма, и он с абсолютной точностью воспроизводит их в первой части своего стихотворения.