По свидетельству М. Погодина, «Пророк» Пушкин написал, ехавши в Москву в 1826 году (то есть по дороге в Чудов монастырь Кремлевского дворца – на аудиенцию с Николаем I в сентябре). По сложившейся традиции, стихотворение относят к событиям 14 декабря. Но начальные стихи в рукописи: «Великой скорбию томим, В пустыне мрачной я влачился…» (как и структура «Пророка» в целом), таили скорбь и о судьбе «порфироносной вдовы» Александра I, влачившейся по городам и весям России в тщетной надежде найти убежище:
Метафора женского рода, которую Пушкин счел необходимой сложить к «вещим зеницам» Пророка: «Как у испуганной орлицы», – очевидно, несла некую историческую реляцию, важную не только для Пушкина.
Граф М. Риччи, поэт-переводчик, друг 3. Волконской, пишет в 1828 г. Пушкину:
«…В итальянском языке нет слова, указывающего на пол орла, что заставило меня для передачи созданного Вами образа поставить орла в положение, указывающее на его пол и делающее возможным его испуг, который не присущ смелому и гордому[15] характеру этой благородной птицы». – «Как у орла, вспугнутого в его гнезде», – переводит Риччи. (14, 387.) Итак, граф раскрывает истинное содержание метафоры: как у испуганный орлицы, высиживающей в гнезде орленка!
Ср.: «И царица над ребенком, как орлица над орленком…» («Сказка о царе Салтане»). Не связана ли внезапная кончина Е. А. с гибелью «орленка»?..
«Нельзя молиться за царя Ирода – богородица не велит», – отвечает Юродивый царю Борису. В 1826-27 гг. первые слушатели трагедии знали, что под колпаком «Николки» «торчали уши» поэта Пушкина. Не были ли они «наполнены шумом и звоном» слухов о «тайне гроба» Елизаветы Алексеевны?. 4-го мая грохочут первые весенние грозы. – «И внял я неба содроганье, и горних ангелов полет… И дальней лозы прозябанье…» – как морские волны накатываются метафоры последних дней жизни и смерти Елизаветы Алексеевны…
Глава II
Посвящение «Полтавы»
«Ради Христа, не обижайте моих сирот-стишонков опечатками».
…Как он над бездною, без эха я пою
И тайные стихи обдумывать люблю.
1. «МАРИЯ»
При анализе «Посвящения» (как и ряда других стихотворений) необходимо учитывать одно обстоятельство: Пушкин не только был убежден в бессмертии души, как все люди своего времени, но, подобно великим поэтам прошлого, верил в любовь за чертой земной жизни. О чем свидетельствуют лицейские стихи 1817 года:
И стихотворение 1822 года: «Вы нас уверили, поэты»:
Вариант: «Он мой, он вечен образ милый», – дополняет сказанное.
Ср. вариант «Посвящения»: «Твой образ вечно мой».
Это неразрывное единство – бессмертие души и великой любви, отраженное в «заветной лире», звучит и в обращении к Мельпомене, то есть к Музе трагедии, о чем забывают биографы, толкуя «Памятник» 1836 г. в мажорном ключе: «Нет! Весь я не умру: Душа в заветной лире Мой прах переживет и тленья убежит…».
Прочтенное в этом свете, не заставляет ли посвящение думать, что обращено оно к образу женщины, которая уже умерла?