Пушкин и его современники

Стихотворение "Прошлые друзья" не дошло до нас, по уже и одно заглавие достаточно ясно. Литературная ссора грозила перейти в разрыв. Между тем ни Пушкин, ни другие друзья вовсе не хотят разрыва. Нападая на новые литературные взгляды Кюхельбекера и его учителя Грибоедова, они желают сохранить с ним личную дружбу и литературное общение.

Пушкин ищет посредничества. В письме к А. А, Шишкову из Одессы от 1823 г. он просит Шишкова помирить его с Кюхельбекером: "Пишет ли к тебе общий наш приятель Кюхельбекер? Он на меня надулся, бог весть почему. Помири нас". В 1823 г. еще два тревожных вопроса Пушкина о Кюхельбекере - 20 декабря 1823 г. он спрашивает Вяземского: "Что журнал Анахарсиса-Клоца-Кюхли?"; в начале января 1824 г. брата Льва, еще короче: "Что Кюхля?", а 8 февраля он уже отказывает Бестужеву в стихах для "Полярной звезды", ссылаясь на обещание, данное "Мнемозине": "Даром у тебя брать денег не стану; к тому же я обещал Кюхельбекеру, которому, верно, мои стихи нужнее, нежели тебе". В июле 1824 г. Кюхельбекер собирался в Одессу, и Пушкин в письме к Вяземскому радуется этому. (Слухи не оправдались.)

Стало быть, ссора Пушкина и Кюхельбекера датируется довольно точно: от конца 1822 до начала 1824 г.

Разрыва не последовало, личное примирение было полным, но литературная полемика не прекращается. Отметим тут же, что Кюхельбекер резко отозвался о "Кавказском пленнике" в своей известной статье "О направлении нашей поэзии, особенно лирической в последнее десятилетие" ("Мнемозина", 1824, ч. II). Отзыв о "Кавказском пленнике" связан с борьбой Кюхельбекера против этого направления, которую Кюхельбекер ведет, всецело присоединяясь к направлению Грибоедова и Катенина; "переход" совершился под сильным влиянием личного общения Кюхельбекера с Грибоедовым, начиная с кавказского лета 1821 г. и в Москве осенью 1823 г.

"Не те же ли повторения наши: младости, и радости, уныния и сладострастия, и те безымянные, отжившие для всего брюзги, которые даже у самого Байрона (Child-Harold), надеюсь - далеко не стоят не только Ахилла Гомерова, ниже Ариостова Роланда, ни Тассова Танкреда, ни славного Сервантесова Витязя печального образа, - которые слабы и недорисованы в Пленнике и в Элегиях Пушкина, несносны, смешны под пером его Переписчиков?" Это вовсе не противоречило преклонению Кюхельбекера перед самим Байроном в особенности Байроном как героем восстания (ср. стихотворение его "Смерть Байрона"). * Отметим также, что Кюхельбекер до конца продолжал относиться враждебно к другому стихотворению Пушкина, связанному с этим периодом байронизма и с именем Александра Раевского, - к "Демону". Уже в 1834 г., в крепости, получив собрание стихотворений Пушкина и дав им самую высокую оценку, какую дал какой-либо из современников Пушкина, он возражает против "Демона": "Демон, воля ваша, не проистек из души самого поэта, - это плод прихоти и подражания" и далее утверждает, что "Демон" не принадлежит к числу стихотворений, которые "краеугольный камень его славы" (письмо к племяннику Николаю Глинке от 16 сентября 1834 г.). С "Демоном", отданным Пушкиным в "Мнемозину", связан еще и другой эпизод. Он был напечатан Кюхельбекером "с ошибками", по выражению Пушкина. Зная редакторскую практику Кюхельбекера и приняв во внимание характер этих "ошибок" (замена слов, изменение предложений), мы видим здесь не "ошибки", а редакционные поправки Кюхельбекера. Пушкин, конечно, отлично знал это и сердился. Этим и объясняется фраза его в письме к Жуковскому (конец мая - начало июня 1825 г.): "После твоей смерти все это (стихи Жуковского. - Ю. Т.) напечатают с ошибками и с приобщением стихов Кюхельбекера". [29]

* "Мнемозина", 1824, ч. ЦТ, стр. 189-199 и отд. изд. - М., 1824, где Байрон

"Тиртей, союзник и покров
Свободой дышущих полков, перед которым Пушкин
сладостный певец
Во прах повергнул свой венец"

Таким образом, полемика с Пушкиным входит непосредственно и в стихи Кюхельбекера.