Пушкин и его современники

12 октября 1852 г. Анненков писал Тургеневу из своего Чирькова в Спасское-Лутовиново: «Третий месяц живу один-одинёшенек в деревне и засел на 1832 годе биографии Пушкина. Решительно недоумеваю, что делать! Он в столице, он женат, он уважаем — и потому вдруг он убит. Сказать нечего, а сказать следовало бы, да ничего в голову не лезет. И так, и сяк обходишь, а всё в результате выходит одно: издавал Современник и участвовал в Библиотеке. Из чего было хлопотать и трубы трубить? Совестно делается. Бессилие своё и недостаток лучшего писательского качества — изложения твёрдого и скромного вместе, чтобы всем легко было читать, — видишь как 5 пальцев. Надаёшь себе нравственных плюх и сядешь опять за ткацкий станок. Какая же это биография? Это уже не писанье, а просто влаченье по гололедице груза на клячонке, вчера не кормленной. Только и поддержки ей, что убеждение (хорош корм!), что по стечению обстоятельств никто так не поставлен к близким сведениям о человеке, как она. Не будь этой ответственности, не из чего было бы и отравлять себя. И так в ноябре доберусь питоябельным образом до конца[812] в гадчайших лохмотьях. Нечего больно зариться на биографию. Есть кое-какие факты, но плавают они в пошлости. Только и ожидаю одной награды от порядочных людей, что заметят, что не убоялся последней. Вот вам исповедь моя — и верьте — бесхитростная…»[813]

«Я понимаю, как Вам должно быть тяжело так дописывать биографию Пушкина — но что же делать, — отвечает Тургенев из деревни 28 октября 1852 г., — истинная биография исторического человека у нас ещё не скоро возможна, не говоря уже с точки зрения ценсуры, но даже с точки зрения так называемых приличий. Я бы на вашем месте кончил её ex abrupto[814] — поместил бы пожалуй рассказ Жуковского о смерти Пушкина — и только. Лучше отбить статуе ноги, — чем сделать крошечные, не по росту. А сколько я мог судить, торс у вас выйдет отличный. Желал бы я, говорю это откровенно, так же счастливо переменить свою манеру, как вы свою в этой биографии. Вероятно, под влиянием великого, истиннодревнего по своей строгой и юной красоте Пушкинского духа, вы написали славную, умную, тёплую и простую вещь. Мне очень хочется дослушать её до конца. Ещё причиной больше вам сюда приехать»[815].

«Кончил биографию, — читаем в следующем письме Анненкова к Тургеневу, от 4 ноября, на Чирькова, — то есть, собственно, никогда и не начиналась она, — ну да там мало ли чего захочется человеку, откормленному разными затеями чужой кухни. Ченстон продолжает составлять мучение моей жизни. У меня есть просьба к вам. Напишите мне: 1) К какому изданию приложен список предшественников Шекспира и сколько их числом (о современниках его я знаю), 2) между Шекспиром и классическим направлением Английской литературы были ли трагики его школы и сколько их. Вы понимаете, что сказав это в биографии, моё полное убеждение, почерпнутое из соображений Пушкинских рукописей, что Ченстон выдумка — будет иметь вид посерьёзнее, и аккуратным исполнением моей просьбы избавите вы меня от докучных справок в Москве. Сделайте это.

Вторая просьба. У Пушкина есть список драм, им задуманных, или может даже и написанных, но истреблённых потом. В этом списке между Скупым, Моцартом — стоят и заглавия вроде следующих: Ромул и Рем (эти имена достаточно объяснены Кайдановым), Беральд или Берольд Савойский[816]. При этом имени я бросился к Конверсационс-Лексикон — нет, к Biographie universelle — нет, к Лео, к Сисмонди — нет. Что же это такое? Поройтесь, пожалуйста, у себя в голове или в шкапу у себя: не найдёте ли какой-нибудь ниточки, чтоб вытащить его на свет. Не трубадур ли? Да у Фориеля его тоже нет.

Третья просьба. Мне нужно непременно знать ваше мнение о Guzla, Меримэ. Имели ли вы эту книгу в руках и нет ли её у вас и теперь. В последнем случае, величайшее одолжение сделаете, если тотчас же перешлёте её в Симбирск. Я от вас этого жду, но во всяком случае скажите, не кажется ли вам Guzla двойным шарлатанством, — взятием некоторых дальних звуков от мотивов действительно народных и потом заверением, что до всего дошёл своим умом. Конечно, всё это более объяснилось бы фактами, чем рассуждениями, но мне хочется только знать ваше нравственное убеждение, ваш взгляд, ваше впечатление».

Между тем слухи о работе Анненкова распространялись. 19 ноября (1 декабря) кн. П. А. Вяземский спрашивал Плетнёва, «что слышно о новом издании Пушкина»[817], а П. И. Бартенев в то же время писал Плетнёву (21 ноября): «Как бы я желал… показать вам мои собрания и материалы. Не без основания думаю, что издание Анненкова не совсем уничтожит мои труды… Хочу с ним состязаться в любви к Пушкину и во внимательности к его творениям… Надо сказать, что ведь я подбираю только оброненные колосья, тогда как у Анненкова целое несжатое поле…»[818]