Пушкин

Восплачь, канцелярист, повытчик, секретарь!

В нем был едкий стих, который сразу вошел в поговорку:

О чин асессорский, толико вожделенный!

Стихотворение было, впрочем, написано более в насмешку над приказными и, видимо, в защиту указа, но чиновники на первых порах не разбирались и переписывали все, что попадалось об указах, "яко противудейственное". "Мысль унылого дворянина" более понравилась Сергею Львовичу; все написано дурными стихами, но сильно выражено: [129] От Рюрика поднесь дворян не утесняли, Зато Россию все владычицей считали.

О "сыне поповском" там было сказано, что он "как мыльный шар летает" а далее: "искусственным мечом Россию поражает и хаос утверждает". Эпиграмма на Сперанского была в другом роде - коротка, ее писал брат того генерала, который звал Наполеона Буонапартом:

Велики чудеса поповский сын явил, Науками он вдруг дворян всех задавил.

Наук испугались все. Лекари учились медицине, попы богословию. Бывали и среди дворян чудаки или меценаты, которые читали по-латыни, но учиться по обязанности наукам, как лекари, - не дворянское дело. Дворянин получал чины по душевным качествам и заслугам. Не было никакой связи между наукой, дворянством и званием. Семинарист учредил хаос и все перевернул. Сергей Львович негодовал почему-то более других. Мысль, что камер-юнкер и камергер теперь будут не чины, а звания, была особенно для него невыносима, хотя ни он и никто из родни не были ни тем, ни другим. Он не находил слов для возмущения. - Этот приказный, cette canaille de(1) Сперанский, - говорил он о Сперанском, как будто тот служил у него ранее под начальством и произнося эту фамилию в нос. Вообще это было в характере Сергея Львовича - он охотно ввязывался в любую оппозицию. Порою он ворчал перед камином, совсем как матушка Ольга Васильевна. Однажды он даже дословно ее повторил: фыркая, сказал, что все несчастья начались с Орловых, - полезли в знать, и началась неразбериха. Что ни говори, а звание дворянское дает право на светскость; светскость же, или, как маменька Ольга Васильевна говорила, людскость, - все! Это и любезность, и уменье блистать, и остроумие. А кто этого не понимает, с тем говорить не стоит. И хотя исторические понятия Сергея Львовича были смутны, у него были сильные чувства. В эти месяцы много перьев скрипело в Москве - приказные переписывали стихи, дворяне писали царю. - ----------------------------------------(1) Этот негодяй (фр.). [130] Даже Сергей Львович, сидя в своей комнате над чистым листом бумаги, написал как-то тонким пером:

{Всемилостивейший Государь!}

но далее у него не пошло. Все ждали, что скажет Карамзин.

3