Читаем Пушкин полностью

И здесь его учителем остается Вольтер, один из первых историков Петра, корреспондент Екатерины в эпоху пугачевского восстания. Пушкин высоко ценил самый жанр вольтеровских исторических писаний, которым следовал в своей работе. «Вольтер первый пошел по новой дороге, — писал он еще в 1824 году, — и внес светильник философии в темные архивы истории». Одновременно Пушкина интересовала и сама методика исторических трудов знаменитого философа, и собранные им материалы по русскому прошлому, находившиеся, по счастью, в Петербурге. В феврале 1832 года Пушкин обращается к Бенкендорфу с просьбой разрешись ему «рассмотреть находящуюся в Эрмитаже библиотеку Вольтера, пользовавшегося разными редкими книгами и рукописями, доставленными ему Шуваловым для составления его «Истории Петра Великого». Разрешение было дано.

Просторными высокими залами, уставленными редкостными вазами и столами из разноцветных минералов, Пушкин проходил в нижнюю галлерею Эрмитажа, где полвека дремала библиотека Вольтера. У входа статуя философа, высеченная Гудоном, язвительной улыбкой встречала посетителя. Пушкин зарисовал знаменитую скульптуру в своей записной книжке.

Лаборатория вольтеровской мысли должна была увлечь поэта. «Рукописи, относящиеся к истории России петровской эпохи, путешествия, заметки о России, калейдоскоп имен, связанных с библиотекой самого Пушкина, с его собственными интересами: Альгаротти, Шекспир, Бэкон, аббат Шапп, история пап, история Камчатки, де-Бросс, Марциал, письма Шувалова, заметки Вольтера и Фридриха, письма Екатерины, фолианты монахов — и все это, освещенное именем бывшего хозяина этой библиотеки, статуя которого стояла здесь же и автографы которого глядели из многих книг», — таков был «этот запыленный пороховой склад вольномыслия XVIII века»[70], который раскрылся Пушкину весною 1832 года.

Несмотря на ряд критических замечаний Пушкина о философах XVIII века, Вольтер был ему близок до конца (в 1836 г. поэт пишет для «Современника» статью о творце «Кандида», в которой восхищается «его неподражаемым талантом»). Государственная служба, общение с Николаем I, Царское Село и правительственный Петербург — все это, видоизменяя житейский быт и общественные отношения Пушкина, не колеблет глубоких основ его мировоззрения. Если в тридцатые годы пути пушкинской мысли пересекаются многими перепутьями, пред которыми сам он нередко останавливается в раздумьи, прямой выход к осуществлению его высших заданий и гениальных замыслов в конечном счете всегда безошибочно раскрывается ему. Неизбежные в практической жизни отступления от принятого им для своей деятельности принципа независимости и свободы носили случайный и временный характер, являясь подчас результатом сильнейшего давления и даже морального насилия, облеченного в безупречную форму «царской милости»; они могли даже в иных случаях представлять собою просто ошибки, свойственные и гениальному сознанию, и героическому характеру[71], — первоосновы его мировоззрения оставались незыблемыми. Пушкин и в последние годы своей жизни ощущает себя преемником европейских вольнодумцев, учеником великих скептиков Возрождения, последователем критической мысли энциклопедистов, прославляющим свободу «вслед Радищеву». Вот почему как раз в тридцатые годы он перечитывает «Опыты» Монтэня и «Мемуары» Дидро и учится ремеслу историка в библиотеке Вольтера.

Высоко расценивая раннюю французскую прозу, Пушкин называет в качестве лучших ее мастеров «скептика Монтэня и циника Рабле».

«Священные тексты» продолжают представлять для него чисто литературный интерес. В Италии в эпоху Возрождения впервые сложилось мнение, что значение «священного писания» чисто поэтическое. По мнению гуманиста Колуччьо Салутати, церковные тексты заключают в себе такие же безнравственные и преступные рассказы, как и творения светских авторов. Отцы церкви, читавшие язычников и постоянно цитировавшие их, прониклись их духом. Библейские и евангельские предания представляют собой поэтому подходящий материал для литературной пародии, которая, в свою очередь, может служить наилучшим оружием политической сатиры.

Библиотека А. С. Пушкина.

Пушкин правильно считал библию собранием поэтических легенд и сказаний еврейского народа, и этим фольклором он интересовался, как и всеми явлениями народной поэзии. О литературном характере таких интересов Пушкина свидетельствуют постоянные его упоминания «священных» книг наряду с поэтическими именами и шедеврами: «библия и Шекспир», «библия и Вальтер Скотт», «Илиада и библия». Таков же его чисто литературный подход к четьи минеям — «прелесть простоты и вымысла», словно речь идет о Декамероне или Кентерберийских рассказах. Интересует в первую очередь стиль старинного повествователя: «Я желал бы русскому языку оставить некоторую библейскую откровенность…»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии