Пушкин

XLI, 1 — Княжна, mon ange! — «Pachette!» — Алина! — Комический эффект возникает из-за смешения «французского с нижегородским»; к сугубо русскому уменьшительному имени Паша прибавился французский уменьшительный же суффикс — ette. Ср.: «Сашинет» в «Войне и мире» (т. II, ч. IV гл. 11). Интересный пример проникновения таких выражений в язык француза: Жозеф де Местр, говоря о Прасковье Головиной, именует ее «la comtesse Pache Golovine» (Religion et moeurs des Russes, anecdotes recueilles par le comte Joseph de Maistre et le P. Grivel, S. J. Mises en ordre et annot'ees par le P. Gagarin, S. J. Paris, 1879, p. 126).

Де Местр воспроизводит форму имени, услышанную им в петербургских салонах.

Строфа построена как перебивы жеманной речи «московской кузины» («Ей богу сцена из романа», «Кузина, помнишь Грандисона?») и нарочито бытовых интонаций старшей Лариной.

12 — В Москве, живет у Симеона… — Видимо, в приходе Симеона Столпника на Поварской (ныне ул. Воровского).

13 — Меня в сочельник навестил… — Сочельник — день накануне праздников Рождества или Крещения. Разговор Лариной и княжны Алины происходит в конце января — феврале 1822 г. Следовательно, «Грандисон» посетил княжну относительно недавно — в конце декабря 1821 г. или в начале января 1822 г.

XLIII, 7 — И ранний звон колоколов… — К заутрене звонят в 4 часа утра. Петербург будит барабан, Москву — колокол (см. с. 165).

XLIV, 11 — А я так за уши драла! — Отсылка к «Горе от ума»: «Я за уши его дирала, только мало» (III, 10).

XLV, 11 — И тот же шпиц, и тот же муж… — Мода на маленьких комнатных собачек восходит ко второй половине XVIII в. Особенно ценились собачки возможно более миниатюрные — шпицы и болонки. Дамы держали их в гостиных на коленях. Существовали специальные «постельные собачки», которых клали в кровать. Молчалин, желая польстить старухе Хлестовой, подчеркивает малый рост ее собачки: «Ваш шпиц, прелестный шпиц; не более наперстка» (III, 12). Крылов в басне «Две собаки» изобразил «Жужу, кудрявую болонку», которая лежит на мягкой пуховой подушке, на окне. Мода эта была в России утверждена примером Екатерины II: «…входила государыня; за нею иногда калмычек и одна или две английские собачки» (Воспоминания Н. П. Брусилова. — В кн.: Помещичья Россия… с. 14; ср. «белую собачку английской породы» в «Капитанской дочке» — VIII, 1, 371). В начале XIX в. эта мода держалась еще в провинции и в кругах, тянущихся за уходящей модой («постельный» шпиц упомянут в «Графе Нулине» — именно он разбудил служанку). В столицах и в высшем свете этой моды придерживались лишь старухи. П вводит упоминание шпица как признак неподвижности застывшего быта московского общества.

12 — А он, все клуба член исправный… — Член Английского клуба, привилегированного закрытого заведения, основанного в 1770 г. Доступ в клуб был затруднен, и членство являлось знаком принадлежности к коренной барской элите. Несмотря на высокую плату («Избранные вновь в Члены платят 100 руб., а потом уже в следующие годы 50» — «Альманах на 1826 для приезжающих в Москву…», 1825, с. 48), добиться избрания было вопросом не денег, а признания в мире дворянской Москвы.

XLV–XLIX — Несмотря на очевидную ориентацию П на изображение Москвы в комедии «Горе от ума», тон седьмой главы существенно отличается от тона комедии. Формально («по календарю») действие происходит в 1822 г., но время описания сказалось на облике изображаемого мира: это Москва после 14 декабря 1825 г., опустевшая и утратившая блестящих представителей умственной жизни. Не случайно в XLIX строфе упомянуты Вяземский и любомудры — деятели культуры, уцелевшие после декабрьского разгрома.

Показателен новый подход П к интеллектуальному уровню Татьяны: в пятой главе подчеркивалась ее наивность, приверженность к «простонародной старине»; интеллектуальной элитарности Онегина противопоставлялась нравственная чистота и народность этических принципов героини. Умственный приоритет оставался за Евгением, нравственный — за Татьяной. В седьмой главе автор сливает интеллектуальные позиции — свою и Татьяны. Общий разговор в гостиной для нее «бессвязный пошлый вздор». Чтобы «занять душу» Татьяны, необходима беседа Вяземского — одного из умнейших людей эпохи и, в данном случае, авторского двойника (см. с. 333).