Пушкин

6 мая Дельвиг проводил Пушкина до Царского Села. На этот раз беспечные юноши были задумчивы и молчаливы. Вероятно, сосредоточенная нежность Дельвига при прощании вспомнилась Пушкину через ряд лет в щемящих элегических стихах:

Как друг, обнявший молча друга
Перед изгнанием его…

Бричка покатила по Белорусскому тракту. Из всех родных, друзей и знакомых — из целого общества, заполнявшего пестрой толпой первые десятилетия жизни поэта, — с ним следовал в изгнание только его «дядька», крепостной Никита Козлов, заботливо водивший его некогда на прогулки к Чистым прудам.

Пушкин увозил с собой в ссылку богатый запас впечатлений о столичной жизни и ее характерных представителях. В ряду его творческих тем скоро выступит как одно из главных заданий — «описание светской жизни петербургского молодого человека в конце 1819 года».

IV НАЧАЛО СКИТАНИЙ

Байрон заманчивым личным опытом ввел путешествия в биографию поэтов и одновременно создал новый жанр небольшой лирической поэмы, в которой исповедь автора развертывается на фоне дальних стран, насыщаясь народными легендами Востока и Юга. С 1820 года так же начинает слагаться и жизнь Пушкина, отражаясь в поэмах такого же типа. Недаром об описаниях одной из них сам он говорит, как о «географической статье и отчете путешественника».

Проехав Белорусским трактом Псков и Витебск, Пушкин свернул на юго-восток и очутился на Украине, среди новой природы, быта и говора. Через Чернигов, Нежин и Лубны он достиг Кременчуга, где впервые увидел Днепр, заочно описанный им в только что законченной поэме. Через широко разлившуюся в ту весну реку Пушкин по наплавному мосту переехал на правый берег. В середине мая, проехав тысячу шестьсот верст, Пушкин въезжал в Екатеринослав (ныне Днепропетровск).

Ссылка А. С. Пушкина на юг. Карта пути

Городу, основанному Потемкиным, было немногим больше тридцати лет. Это было, в сущности, местечко с населением в четыре тысячи жителей, большинство которых ютилось в небольших домиках и «мазанках», утопающих в садах. Несколько в стороне высились развалины потемкинского дворца среди запущенного сада. В наиболее людном месте находилась единственная гостиница (ныне Караимская улица, № 2), где и остановился Пушкин. Неподалеку, в одном из присутственных зданий, помещалась контора иностранных поселенцев, которая с 1818 года управляла колониями трех новороссийских губерний. Сюда-то и явился по приезде Пушкин вручить своему новому начальнику письмо от Нессельроде.

Его принял пожилой пехотный генерал, сухощавый, среднего роста, с крупной шарообразной головой, «с большими мечтательно-голубыми глазами и необыкновенно симпатичным выражением лица». Воспитанный московскими масонами, он получил за итальянский поход чин полковника, состоял в австрийской кампании дежурным генералом при Кутузове, дослужился до генерал-лейтенанта и принял начальство над пограничными колониями Южной России. Как большинство генералов того времени, он был в близких служебных отношениях с целой плеядой военных знаменитостей, участвовал в ряде исторических сражений. Но в отличие от блестящих и нарядных полководцев типа Милорадовича Инзов проявлял в жизни крайнюю скромность. Еще не будучи собственно стариком (в момент знакомства с Пушкиным Инзову было пятьдесят два года), он жил одиноко, по-отшельнически, спал на жесткой походной койке и не имел лишнего стула в квартире. Единственным украшением его спартанской обстановки был портрет Фридриха II, перед тактикой которого Инзов преклонялся, как большинство военных XVIII века. Он пользовался репутацией человека редких достоинств и просвещенного ума.

Содержание письма несколько удивило Инзова. Нессельроде давал маленькому курьеру, вручившему пакет, неожиданно тонкую психологическую характеристику. Это и было письмо Каподистрии, подписанное управляющим коллегией, но отмеченное проникновенностью ума и человечностью сердца, весьма мало свойственными Нессельроде.

В письме отмечалось безрадостное детство Пушкина, породившее в нем «одно лишь страстное стремление к независимости». Автор письма не скрывал ни своего мнения о «необыкновенной гениальности юноши» и его «пламенном воображении», ни своих сведений о его поэтической «знаменитости». Недаром Жуковский называл Каподистрию «нашим Аристидом».

Особый интерес представляет характеристика революционной поэзии Пушкина.