Пушка Ньютона

На какое-то мгновение Бен ей поверил, на это краткое мгновение материнское тепло согрело душу и принесло покой.

Часом позже, прохаживаясь взад-вперед по Длинному причалу, Бен растерял веру в материнские слова. Он рассчитывал на помощь отца, но сейчас понял, что в таком странном деле обычный человек помочь не в силах. Отец мало смыслит в науке и еще меньше в колдовстве, с которым Бену пришлось столкнуться. Все, что отец посоветует, будет убедительно, здраво и основательно, но совершенно бесполезно.

И Бену уже стало казаться, что в мире не осталось места здравому смыслу. Может быть, и сам сэр Исаак Ньютон умер давным-давно, и остался от него лишь прах.

Бен решил возвращаться и развернулся лицом к городу, и в этот момент порыв соленого ветра неожиданно ударил ему в спину Словно ветер хотел привлечь его внимание к сидевшей на берегу девушке. Ей было не более шестнадцати лет, она качала ребенка и напевала. Песенка звучала печально, даже жалобно. Голос девушки то поднимался, то опускался в такт бившимся о причал волнам. Простые слова песенки наводили грусть, хотя это была колыбельная песня:

Баю-баю, мой сынок,

Спи, мой резвый стригунок.

Далеко сын ускакал,

Не сыскать следов у скал.

Баю-баюшки сынка,

Спи, вода так глубока,

Конь – огонь, узда крепка,

Не найдут мово сынка.

Бен прибавил шагу. Он и сам не знал, от чего бежит. Впервые крыши Бостона манили его к себе, тянули от неверных морских волн к приветливой и надежной земле.

Бен обошел город от перешейка до мельничного пруда, прежде чем вернуться домой. К вечеру ему стало немного легче, он даже готов был перенести ярость Джеймса по поводу долгого отсутствия. Он расскажет брату – пришло время – о наводящих ужас чудесах, сопровождающих его. Они с Джоном действительно зашли слишком далеко. Они еще мальчишки, а возомнили себя взрослыми мужчинами, хуже того – выдающимися мужами науки. Джеймс может, конечно, и не знать, как из всего этого выпутаться, но у него есть друзья в Англии. Если уж так случилось, что они с Джоном оказали неоценимую услугу Франции, то в Лондоне можно замолвить словечко нужному человеку. Может статься, если повезет, их с Джоном не обвинят в измене.

А что касается этого таинственного дьявольского глаза, Бену даже думать о нем сейчас не хотелось.

На той стороне Юнион-стрит Бен увидел знакомый силуэт, движущийся по тоннелю, образованному длинными вечерними тенями, что падали от домов и деревьев. Брейсуэл ехал верхом на гнедой кобыле и беспрестанно вертел головой по сторонам.

«О господи! – испугался Бен. – Он меня ищет». Бен проскользнул в узкий переулок и пустился бежать. Брейсуэл, очевидно, направлялся к Ганновер-стрит, и Бен решил сделать круг, обойти своего врага, затем пулей пересечь Квин-стрит, а там уже и дом.

«Только без паники», – приговаривал Бен, не снижая скорости. Но легко сказать! Он добежал до Квин-стрит, посмотрел налево, направо – ни лошади, ни злобного колдуна не было видно. Зато множество других людей с криками носились по улице. К небу рвался столб черного дыма. Бен, пораженный, сбавил шаг.

Дым валил из печатни Джеймса, в толпе кричали и требовали воды.

– Бенджамин! – раздался вопль. Это была госпожа Шиф, ее школа стояла рядом с печатней. Из покрасневших заплаканных глаз слезы бежали ручьями. – Бен…

Он, не останавливаясь, ринулся мимо нее к печатне. Оттуда клубами валил густой черный дым. Бен устремился к двери – нужно вынести эфирограф, бумагу…

У самой двери его обдало невыносимым жаром. Навстречу вышли двое мужчин, они кого-то несли. Пока Бен мешкал, чьи-то руки схватили его и оттащили назад, на улицу. Бен закашлялся, голова закружилась, и он упал на тротуар.

– Нет, нет, не надо, чтобы он видел, – донесся до него чей-то крик.

Он повернул голову и встретился глазами с Джеймсом. Глаза брата – неподвижные и остекленевшие – были широко открыты.

Бен принялся кричать и звать брата. Его никто не успокаивал. Вскоре появились ведра с водой, но спасти печатню было уже нельзя, можно только постараться остановить распространение огня на соседние дома.

«Это дело рук Брейсуэла». Даже такая простая мысль далась Бену с трудом. Все потеряло смысл и значение. Больше не существовало ни эфирографа, ни войны, ни Франции… Как глупо волноваться по этаким ничтожным пустякам сейчас, когда Джеймса больше нет, когда Брейсуэл убил его.

Но за что? За что? На секунду Бену показалось, что он знает ответ, но в этот момент рухнула крыша печатни, и миллионы кроваво-красных демонов взметнулись к небу. Бен следил, как искры поднимались все выше и выше, исчезая высоко в небе. Он забыл, о чем думал, и где-то внутри, в самой потаенной глубине, проснулся дикий зверь, зверь, у которого не было мыслей, а только одно желание – жить.

Джеймс умер. Если он будет бездействовать, он тоже умрет. Такова реальность. Он не стал рассуждать, почему так. Дикому зверю ответ не требовался. Зверь рвался спасаться бегством.