Пушечный наряд

– Нет, капитан, через несколько дней ты сам услышишь плохие новости и будешь молчать, что заходил в Кадис.

Жизнь в дальнейшем подтвердила мои опасения. Когда мы стояли в Лиссабоне, команды с других кораблей донесли весть, что в Кадис никого не пускают. На рейде стоят военные корабли, и никто не может зайти в порт или выйти из него, а половина жителей уже мертвы.

Услышав такую новость, капитан сначала меня расцеловал, а потом мы с ним напились до чертиков, естественно, за его счет.

Выйдя из Кадиса, мы нигде не останавливались до самого Лиссабона, даже не набирали питьевую воду. На последних днях пути матросы стали роптать – вода несвежая, да и той вдосталь не дают. В Лиссабон пришли с сухими цистернами и пересохшими глотками. Нет воды – и сварить пищу не на чем, да и солонина в рот не лезет.

Ошвартовались, и О’Брайен на радостях избавления от «черной смерти» разрешил команде отдыхать три дня. Матросы ринулись в припортовые кабаки промочить горло. На судне осталось только несколько человек вахтенных, что с завистью глядели в спины уходящих на берег.

Я последовал примеру матросов, отошел от порта подальше, где трактирчики поприличнее. Заказал мадеры, жареного каплуна с картофелем, фруктов. Поскольку португальского не знал, объяснялся на смеси английского с итальянским. Когда я уже насытился и выпил, принесли фрукты. Давненько я такого не встречал – ананас, нарезанный кольцами, мандарины, здоровенная кисть винограда. Немного передохнув, я отдал должное фруктам.

Такого обильного и вкусного стола я в Европе еще не видел. Славно посидел, да и счет был невелик. Поистине, Португалия мне начинала нравиться. Дали брюху повеселиться, пора и честь знать.

Я направился на корабль, с интересом поглядывая по сторонам. Недалеко от порта, проходя мимо таверны, я чуть не споткнулся о вылетевшее из дверей тело. Хотел переступить, пригляделся – да это же матрос с нашей каракки. Я одним махом заскочил на ступеньки и ногой открыл дверь, рука лежала на шпаге. С ходу определить, что здесь творилось, было невозможно: мелькали кулаки и ноги, летали табуретки, билась посуда, валялись столы с остатками еды. Одеты все приблизительно одинаково, кто кого бьет – непонятно. Я вытащил из-за пояса пистолет и выстрелил в потолок. После оглушительного грохота наступила тишина. Я прошел в середину зала, ткнул пальцем в грудь одного из матросов каракки:

– Внятно и четко – кто, кого и за что?

Тот прошепелявил непонятное разбитыми в кровь губами. Сбоку услужливо подскочил владелец таверны:

– Выпили ребята, что-то не поделили с французами, вот – поглядите – посуду побили, ущерб какой?! – Он принял меня за офицера с каракки.

– Так, всем людям О’Брайена – бегом на судно. Кто не может идти – несите, здесь никого не бросать. – Я обернулся к хозяину: – Что они должны?

Тот долго загибал пальцы:

– Тарелки, кружки, за вино, жареные отбивные…

Я прервал:

– Сколько?

Глазки трактирщика забегали:

– Два золотых эскудо.

Я достал из кошелька один золотой и бросил хозяину. Тот поймал на лету и, что-то бурча, удалился. Видно, шельма, как и все трактирщики.

Я вышел на улицу, наши матросы сбитою толпой шли к порту. Навстречу мне спешил альгвасил – аналог полицейского, с двумя помощниками. Вовремя убрались! Не хватало за драку угодить в местную кутузку. Спокойно подошел к судну. Перед матросами расхаживал О’Брайен. Разбитые носы и губы, порванная одежда и синяки не могли его не насторожить.

– Вот он, он заплатил и выгнал нас из таверны, он может подтвердить.

О’Брайен повернулся ко мне:

– Все уплачено? Иначе судно могут не выпустить из гавани, да еще и штраф наложат.

– Я все уладил, сэр.

– Отлично! Все на борт, бездельники. От вас только и жди пакостей. Больше никому в город не ходить, коли вести себя не умеете.

Мы вместе с ним поднялись на палубу.

– Сколько я вам должен?

– Один золотой, сэр.

О’Брайен расплатился.

– Ну, хоть мои накостыляли лягушатникам?

– Фифти-фифти, сэр!

– И за это еще один золотой? Дармоеды, даже не могли побить французов!

До конца погрузки больше ни один матрос не сошел на берег, кроме меня. И снова в море, слава Богу, без происшествий. Заходили в Матозиньюш, несколько дней простояли в Виго, пришли в Ла-Корунью. Здесь О’Брайен решил очистить от ракушек и водорослей обросшее за время плавания в теплых морях днище, оно тормозило ход.

Судно в порту вытащили на берег, положили на бок и занялись нудной очисткой подводной части корабля. Каракка выглядела, как выброшенный на берег кит. Предстояло пару недель вынужденного безделья. Я решил посетить местных врачей.

Расспросив коренных жителей, выяснил, что в Ла-Корунье практикует только один хирург; всяких травников, заговаривателей зубов, повитух я в расчет не брал. Найдя нужный дом, постучал.

Меня без расспросов впустили. В приемной за столом сидел вальяжный господин лет сорока, худощавый, загорелый, с шикарными усами, кончики которых были закручены вверх, и узенькой бородкой-эспаньолкой. На пальцах сверкали бриллиантами перстни. Похоже, практика у доктора была обширной.

Поздоровавшись, доктор сказал:

– На что жалуетесь?