Пурга в ночи

— На чердаке моего дома десяток винчестеров, два ящика патронов к ним, и оттуда хорошо вести стрельбу по зданию ревкома.

Струков изучал ответ Бесекерского. Он взглянул на Стайна. Бесекерский то же самое сказал по-английски. Сэм широко улыбнулся:

— Россия — загадочная страна, но русские загадочнее своей страны.

Что этим хотел сказать американец, ни Струков, ни Бесекерский толком не поняли, но были довольны.

Мало кто спал в эту ночь в Ново-Мариинске.

Пуржистый ветер яростно рвал красный флаг.

3

Утро начиналось как обычно. Из труб потянулись дымки, но их тут же подхватывал ветер и рассеивал. Пурга медлила. Она словно чего-то выжидала и лишь изредка проводила по окнам косматой белой лапой.

Солнца не было видно, и серый унылый свет лился на землю, скованную морозом, людскими страстями, печалями.

Шахтеры, заночевавшие у Толстой Катьки, опохмелившись, потянулись на копи в обманчиво приподнятом настроении. Съезжались на пост упряжки. Это из ближних и дальних стойбищ приехали оленеводы, охотники и рыбаки за товарами. Они останавливали упряжки у складов и лавок, которые открылись в привычное для всех время. Прежде всего приехавшие обменяли шкурки на спирт и, усевшись на нарты, начали выпивать, закусывая мороженой рыбой и олениной.

Мандриков проснулся рано. Михаил Сергеевич, поцеловав потягивающуюся в постели жену, отправился, в ревком. Он решил сегодня же как можно тщательнее обсудить положение на копях. Что-то надо делать с колчаковцами, думал он, крупно шагай по протоптанной в снегу тропинке, затейливо перебегавшей замерзшую Казачку. Они все время будут мутить народ, вранье разводить.

К ревкому шли Булат и Клещин. У входа их встретил Еремеев.

По-обычному начиналось утро и в школе… Сбежались ученики. Кулиновский, заменявший Куркутского, предоставил им ломать головы над загадочным бассейном, в который вода вливается по одной трубе, а вытекает по двум, и все же уровень остается неизменным, а — сам пошел встречать Нину Георгиевну. Еще накануне, они договорились, что она осмотрит ребятишек. У многих на лицах появились мокнущие лишаи. Нина Георгиевна стала заправским медиком. Она только что встретила жену Ульвургына. Лицо у нее чистое, без малейших следов страшной Оспы.

Но необычно началось утро в кабаке Толстой Катьки. Едва из кабака ушел последний шахтер, как она, растолкав спавших на ее постели Кулемина и Малинкина, заставила загрузить нарты ящиками, в которых были банки со спиртом. Еще перед рассветом она насыпала в каждую банку по две пригоршни желтоватой смеси.

— Куда повезешь? — спрашивал хриплым с перепоя голосом Кулемин.

— На ярмарку в Саратов, — отмахнулась Толстая Катька.

Она была озабочена. Ночью к ней заходил Рыбин и передал приказ Бирича. Проверив, крепко ли привязаны к нартам ящики, она погнала упряжки на копи. Собаки бежали резво, и нарты обгоняли шахтеров, которые кричали вслед:

— Эй, собачий кабак открыла?

— Вы, как собаки, за мною побежите, — отвечала Толстая Катька. — Сегодня я шахтерчиков задарма угощаю. Догони!

Она примчалась на копи и сразу же стала, на удивление всем, бесплатно раздавать спирт желающим. Шахтеры быстро хмелели, о работе никто и не думал, да о ней и никто не напоминал. Бучека на копях не было. Не было и колчаковцев. Веселье, начатое накануне, продолжалось. Толстая Катька зорко следила за шахтерами и, если какой, разгулявшись, направлялся В сторону Ново-Мариинска, окликала его:

— Эй, миленький мой! Еще кружечку откушай!

В этот день ни один шахтер не ушел в Ново-Мариинск.

Да, это утро было обычным и в то же время Необычным. Когда Мандриков и его товарищи шли к зданию ревкома, из окон домов Сукрышева, Петрушенко, Тренева и Бесекерского за ними следили глаза, полные ненависти, мести и злорадства. Если бы Мандриков присмотрелся к дому Бесекерского, то обратил бы внимание на слишком большие и свежие снеговые шлепки на стене, обращенной к ревкому.

Елена Дмитриевна, как всегда выйдя прогуляться с Блэком, подошла к дому Бирича и, оглянувшись — не следит ли кто за ней, — быстро вошла в двери, которые перед ней заблаговременно открылись и, пропустив, захлопнулись. Блэк оскалил страшные клыки и натянул поводок. Он увидел в квартире Бирича незнакомых людей. Остановилась и Елена. Встреча со Стайном, Рули, Трифоном была и для нее неожиданной.

— Наш лучший разведчик, — представил ее Бирич американцам. Елена Дмитриевна с очаровательной улыбкой протянула им руку, и те осторожно пожали ее. Рули, оценивший красоту женщины, сказал:

— Такой разведчик стоит дивизии и миллиона долларов.

— Ну, как? — нетерпеливо спросил старый коммерсант Елену Дмитриевну.

— Ничего не подозревают. — Елена смотрела на своего бывшего мужа. — Мандриков собирается заседать со своими друзьями, а затем ехать к шахтерам.

Она подошла к Трифону, который делал вид, что занят, и тронула его за плечо:

— Триша, ты все еще сердишься на меня?

— Оставьте меня в покое, — сквозь зубы процедил молодой Бирич. — Я… я… ненавижу вас…

Лицо его налилось кровью. Трифон не смотрел на Елену, но она заметила, как дрожали его руки, и с довольной усмешкой сказала: