— Я не посылаю никого из них, — зарычал в трубку Спленнервиль, — потому что в «новостях» никого нет! Что за газета, черт возьми! Стоит мне уйти, как все тут же разбегаются!
— И все же, шеф… — начал было я.
— Мне нужен хороший репортаж и отличные снимки! Немедленно! — приказал полковник и опустил трубку в тот момент, когда я хотел его спросить:
— Но как же я смогу фотографировать?
Я так и остался, с трубкой в руках. Что делать? Звонить Дегу?
«Не будят друзей в такую пору, Мартин!» — сказал я сам себе, взял шляпу, фотоаппарат и вышел.
Было холодно, накрапывал дождь, небо покрыто мрачными тучами. Огни Манхэттена отражались в мокром асфальте. Я сел в машину, направился в Нью-Осмонд и прибыл туда через полчаса. На площади стояло много машин — полиция, скорая помощь, пожарные. Несколько полицейских сдерживали небольшую толпу. Вокруг не наблюдалось никакой суеты, все было спокойно, фоторепортеры еще не набежали. Невероятно, но я кажется действительно прибыл сюда первым.
Я предъявил удостоверение корреспондента полицейскому. Что-то проворчав, он разрешил мне спуститься по лестнице, опутанной мощными пожарными шлангами. На станции метро народу было мало: лишь несколько полицейских да группа пожарных в ослепительно ярких касках. Горел весь свет, и движение поездов продолжалось по двум туннелям. Третий однако был закрыт несколькими щитами. Я направился туда.
— Где это случилось? — спросил я у сержанта полиции. Он указал на туннель:
— В полумиле отсюда, внутри. Вы из прессы, да? Ну, тогда идите.
Я спустился на рельсы и двинулся по туннелю. Сюда доставили несколько огромных прожекторов, так что свет просто слепил. Пройдя до поворота, я увидел сошедший с рельсов и прижатый к стене состав. Несколько рабочих приводили пути в порядок. Стоял резкий запах горелого металла. Казалось, событие пустяковое.
— Это не похоже на катастрофу, — заметил я, подходя к одному пожарному и показывая ему свое удостоверение. — А где пассажиры? Где погибшие? Раненые?
— У себя дома, — отрезал он. — Кто вам сказал, что были погибшие и раненые? Только у одного — сильный ушиб, возможно сотрясение мозга. А вот ущерб довольно серьезный.
— Что же мне тут делать в таком случае?
Он махнул рукой:
— Идите взгляните на рельсы. Может, и найдете, что написать… Дорогу, ребята! — крикнул он группе рабочих, склонившихся над рельсами шагах в десяти от моторного вагона. — Вот посмотрите.
Я взглянул и был потрясен. Мне пришлось повидать много всяких странных вещей. Но такого я еще не видел.
Кусок рельса — метров пяти-шести длиной — был искривлен самым невероятным образом: казалось, чья-то стальная рука взяла его и скрутила штопором. Однако, на нем не было ни трещин, ни разломов. Можно было подумать, что его просто так, играючи, взяли, скрутили и бросили…
— Как это может быть? — пробормотал я. — Кто же это так развлекается, превращая рельсы в штопор?
— Никогда не видел ничего подобного, — сказал один из полицейских. — Мне известно не больше вашего.
— Повторяю вам — рельс был раскален! — громко говорил машинист поезда, вытирая пот со лба. — Когда я увидел, что он красного цвета, я начал тормозить, что было сил. Не сделай я этого, нас бы всех разнесло на куски!
— Это точно! Так и было, — поддержал машиниста его помощник, худой парень, еще не оправившийся от испуга. — Я все видел. Рельсы пылали, я вам скажу! Поэтому Норман и затормозил.
— И благодаря тормозу спас и свою шкуру, и ассажиров, — снова заговорил машинист. Он посмотрел на меня:
— Вы из прессы, да? Вот и хорошо, напишите, обязательно напишите, что я спас людей. Состав сошел с рельс, согласен. Но поезд можно починить, а мертвого человека уже никто не вернет к жизни!
— О'кей, напишу, не сомневайтесь.
Я задал еще несколько вопросов, осмотрел локомотив. Стена туннеля была сильно повреждена — ободрана, исцарапана на протяжении пятидесяти метров. И в самом деле, просто чудо, что все обошлось без жертв.
Я вернулся к рельсу и еще раз осмотрел его самым тщательным образом пядь за пядью. Что за сила могла так скрутить его? Когда я задавал себе этот вопрос, в ушах у меня зазвонили колокольчики тревоги. Странно. Обычно колокольчики звонят лишь в том случае, когда опасность где-то совсем рядом. Большая опасность.
Я невольно вздрогнул. Сделал дюжину снимков, записал кое-что в блокнот и ушел. Наверху толпа уже разошлась, машины пожарной и скорой помощи тоже уехали.
Я вернулся в редакцию смертельно усталый, передал пленку в фотолабораторию и набросал небольшую заметку.
— Что это? — спросил меня стенографист, которому я диктовал ее. — Фантастический рассказ?
— Почти. Ты бы видел этот рельс, мой мальчик. Хочешь, могу добавить сюда и про летающую тарелку… — Я замолчал. Стенографист смотрел на меня, покусывая ручку.
— Ну, а дальше что? — спросил он.
— Ах да… — я продолжил диктовать. Но колокольчики все еще гремели.