Пульсирующий камень

— Я не сойду на берег. Я руковожу газетой, а не занимаюсь журналистикой. Для меня это путешествие и в самом деле только отдых. Что вы на это скажете, профессор?

— Согласно расчетам, которые я сделал, — ответил Брэггс, — самый низкий уровень отлива будет завтра утром примерно между пятью и шестью часами…

Спленнервиль вопросительно посмотрел на меня.

— Мы сойдем на берег, — сказал я, — в северной части острова, там, где когда-то высадился Мак-Гиннес. Может, кого-нибудь обнаружим там…

— Сейчас на острове никого нет, — прервал меня Спленнервиль. — Мне подтвердили это по радио из Честера. Бурное море, похоже, не пускает сюда праздных искателей приключений. Так что вперед, Мартин!

— Мы, конечно, обследуем остров и попытаемся найти вход в туннель. Когда найдем, вы сразу же подойдете на «Мониторе», и мы заберем экипировку.

Индеец кивнул. Я продолжал:

— Мы должны найти этот вход еще сегодня вечером, чтобы проникнуть в него, как только спадет вода. Придется ночевать на берегу. Думаю, — заключил я, — мне больше нечего добавить.

Наступило молчание. Первой его нарушила Линда.

— Пойду возьму свой прибор, — сказала она и вышла из каюты.

«Монитор» подошел к северной части бело-зеленого острова и встал на якорь метрах в двадцати от берега. Мы спустили на воду надувную резиновую лодку. Спленнервиль, стоя на борту яхты, хмуро наблюдал за нами. В серой предутренней мгле с земли долетал лишь горьковатый запах мокрой травы и грязи. Мы направились к небольшому причалу, к которому для смягчения ударов были привязаны старые шины. Волны нервно накатывали на узкий песчаный берег, белый от ракушек и гальки. Несколько чаек с криком пролетели мимо, к темной чаще леса, откуда доносился картавый гомон морских птиц. Мы продвигались к острову, ничего больше не обсуждая.

Я первым спрыгнул на берег. Сразу же за причалом оказалась небольшая асфальтовая площадка, неровная и покрытая лужами. Кое-где виднелись остатки изгороди. В желтевших листьях кустарника пряталась деревянная будка. Видимо, именно тут выходил из воды электрокабель, уложенный в 1936 году. Немного поодаль возвышалось нечто вроде деревянной башенки, над которой мотался рваный рукав — словно старое забытое знамя над давно покинутым полем битвы.

Мы молча зашагали по узкой грязной тропинке, сохранившей местами куски асфальта. Несомненно, мы шли той же самой дорогой, которая привела Мак-Гиннеса к дубу с подвешенным на его суку блоком.

Но высокого, мощного дуба мы не увидели. Алчные кладоискатели, пытаясь проникнуть в колодец, за последние полвека основательно изуродовали и опустошили остров, некогда цветущий рай для животных. На месте дерева оказалась какая-то сторожка из полусгнившего теса. Некоторые доски, державшиеся на одном лишь ржавом гвозде, скрипели и шатались под порывами ветра. Вдруг мы остановились — перед нами предстал барак, в котором, несомненно, жил со своей семьей Роберт Ресталл, последний искатель пиратских сокровищ. Проржавевшая от дождей и снега жестяная крыша со временем не выдержала и провалилась, обнажив утыканные старыми гвоздями балки. Ветер укрыл ободранный скелет дома легким слоем песка. Я заглянул в окно с тонкими матовыми стеклами. Пустая комната тоже была засыпана песком. На полке в углу валялась небольшая розовая кукла. Конечно же, это была игрушка дочери Роберта Ресталла. Она лежала без одной руки и, казалось, пристально смотрела огромными голубыми глазами на пригорок, где находился колодец, словно тоже слышала могучий призыв сулящей богатство неизвестности.

— Бедные люди! — по-испански тихо произнесла Линда у меня за спиной. Я обернулся к девушке. Она была очень бледна.

— Да, — сказал я, — здесь жили очень бедные люди… — и тотчас же осекся. Невозможно было говорить что-либо еще в этой юдоли безнадежной нищеты. Я кивнул головой и, указывая вперед, двинулся дальше, остальные последовали за мной. Мы прошли еще немного и оказались у края колодца. Это был широкий кратер, заполненный грязной зеленоватой жижей. Мы остановились. Слышно было только, как скрипели раскачиваемые ветром доски. И где-то далеко настойчиво горланили чайки.

Некоторое время все молчали. Потом Брэггс произнес:

— Эта грязь… — и умолк. Я увидел, как он вздрогнул при звуке собственных слов. Я знал, что он хотел сказать, и закончил его мысль:

— Эта грязь, — громко заговорил я, нарушая трепетное волнение, охватившее нас, — покоится тут вот уже полтора столетия, с того самого утра, как колодец заполнился водой. С того дня и начались разные беды. Но мы пришли сюда не для того, чтобы отмечать печальный юбилей или позволить себя испугать. — Мы должны сделать свою работу, и мы сделаем ее. Дег, — приказал я, — сфотографируй все это. Мисс Линда, не хотите ли приняться за дело? Прошу вас!