Пульсирующий камень

— Если бы не болваны, вроде тебя, не знающие, как поступать, Леонид добрался бы до Фермопил гораздо раньше. И тогда, — продолжал он, приблизив ко мне свое гордое и прекрасное лицо, — нас бы собралось не четыре тысячи, а гораздо больше, — он опустил глаза, — и мы выдержали бы напор персов.

— Четыре тысячи? — переспросил я. Мне припоминалась совсем другая цифра. Мне представлялось, что с Леонидом в Фермопилах было всего триста человек.

— Может быть, больше, — тихо добавил он, — но не намного. А надо было по крайней мере десять тысяч войска, чтобы остановить Ксеркса. Греки слишком быстро позабыли… Знаешь, что я тебе скажу? — спросил он, глядя на меня со странной и горькой усмешкой. — Многие из нас, спартанцев, знали, что погибнут… Да. И я тоже знал, что меня ожидает… А ты… присутствовал на процессии?

— Нет…

— Где же ты был?

— Я… Не помню. Представляешь, не помню… — Я не ожидал такого вопроса. И мне опять захотелось вскочить и убежать. Но тут он необычайно взволнованно и в то же время устало продолжал:

— Никогда не забуду эту процессию… о, никогда! Ветер приносил запахи с наших гор — так бывает, когда долго нет дождя, и солнце высушивает травы… выжигает поля… горький запах трав… тмина, розмарина, лавра, мака цвета крови… Гора была покрыта желтой, сухой травой, серыми, сверкавшими на солнце камнями, и женщины спустились к нам. Они были закутаны в белые пеплосы, и одежда развевалась на ветру, словно крылья голубок… Мы двинулись было на позиции, но остановились и как зачарованные смотрели на них. Их пение еще не доносилось до нас, но потом ветер изменил направление, и мы услышали… — Он снова закрыл глаза и тихо запел какую-то необычную, волнующую мелодию, Я слышал древнегреческие слова и почувствовал, как меня вдруг захватило, зачаровало это негромкое пение. Я уже не думал уходить. Остался. И перестал считать минуты.

Когда Темпль закончил песню, я спросил:

— А что было потом?

Он посмотрел на меня и кивнул:

— Вели быка на заклание и, как обычно, положили между рогами белые повязки и венки из цветов… И была там одна женщина, ее звали Телиде, жена одного из наших легионеров… Она подошла и положила лавровый венок между этими большими рогами… Мы заметили, что многие девушки плакали. Они не приблизились к нам, а остановились у подножия горы, продолжая петь.

Он замолчал. Я уже ни о чем больше не думал, а только жадно слушал его рассказ.

— Стоял яркий солнечный день. Мы отправились в путь по берегу моря, а оно было бирюзовым и бурным. Мы видели и других женщин и землепашцев. Они стояли вдоль i дороги, наблюдая, как мы проходили мимо. Некоторые из них подносили нам воду, мед, разбавленное вино… — Он сделал жест, как бы говоря, что хочет поставить точку. — Я предупредил Леонида, что мы движемся слишком медленно.

Я спросил:

— Поэтому вы и пришли в Фермопилы так поздно?

Он сухо возразил:

— Леонид был не виноват! Он двигался медленно, не торопясь, ибо ждал подмогу из Микен! — Темпль горько и презрительно усмехнулся: — Из Микен, из этого большого города, где правили когда-то Агамемнон и Менелай! Знаешь, сколько воинов пришло оттуда для участия в нашей общей обороне? Знаешь?

Я сделал отрицательный жест.

Он опять приблизился ко мне:

— Всего восемьдесят человек! — сказал он, глядя мне в глаза. — Или что-то около этого! Хорошие воины, верно. Но малым числом не побеждают. Впрочем, — продолжал он, — это не имеет значения. Персы!.. Повторяю тебе, я первый увидел их. Думаю, что… — он внезапно умолк.

Я с тревогой в голосе воскликнул:

— Что? Продолжай! Что ты думаешь? — Я испугался, что он перестанет рассказывать.

Темпль поднялся. Прошелся по пустой, стерильной комнате, где тихо гудела какая-то электроника, повернулся ко мне и строго сказал:

— Думаю, что мне никогда не доводилось видеть ничего подобного. Нет, никогда. Это было, — и он сделал величественный жест, — это было поистине море людей. Они двигались вперед внушительными стройными отрядами, поднимая такую тучу желтой пыли, что солнечные лучи с трудом пробивались сквозь нее. Люди, кони — белое, красное и черное море. Воины с плюмажами и большими щитами. Мы услышали звуки их призывных труб, и земля, казалось, дрожала даже там, где стояли мы… Когда солнце освещало ряды отборной гвардии Ксеркса, казалось, будто они воспламеняются, так сверкали их доспехи — как серебряное зеркало. Они пели. И земля словно надвигалась на нас вместе с персами. Леонид подошел ко мне — я находился на крутизне — и другие воины окружили нас. Некоторое время мы стояли молча. Мы и представить себе не могли, что персов такое великое множество! В это время мы уже не сомневались, что погибнем все до единого. Но, — добавил он, глубоко вздохнув, — спартанцы и рождаются для такой участи. Чтобы погибнуть на войне.

— Погибнуть на войне… — повторил я.