Пуля всегда права

— Я сам удивился. Смылся, как будто урок в школе прогулял. Не гнался никто, не стрелял, я и подумал, что они меня случайно подобрали в этом побоище. А вот от Москвы досюда добирался с приключениями. По этой дороге так редко машины ходят… Я никогда тут не был, думал, быстро доберусь. От Кольцевой подвез мужик на «москвиче» до какой-то деревни, потом еще один, а потом я завис. Он мне показал, куда идти, и километров пятнадцать пришлось пешком топать. За три часа дошел. Спасибо Учителю, — он посмотрел в сторону Пака. — Если бы не его советы, я бы до сих пор…

— Не нужно, мальчик, — прервал его кореец. — Ученик достоин учителя. Ты в состоянии рассказать о том, что с тобой произошло, пока я сражался с Ли Хоем?

— Да ничего особенного. Я же подумал, что это спецназ, пошел с ними, а меня привезли в какой-то дом, помыли, накормили, телевизор с видиком предоставили…

Внезапно Филатов уловил, что с мальчишкой происходит что-то не то. Костя замолчал, судорожно сглотнул, вскочил со стула и выбежал из комнаты. Юрий устремился следом.

Костя стоял в сенях, уткнувшись лбом в холодный дверной косяк, и плакал.

— Костя, что случилось?

— Юрий Алексеевич, мой папа погиб? — спросил паренек сквозь слезы. И рывком обернулся к десантнику, услышав, что Филатов облегченно вздохнул.

— Откуда ты это взял? По телевизору передали?

Костя кивнул. В его глазах мелькнули искры сумасшедшей надежды.

— Василий Васильевич жив. Мама тоже. Надеюсь, ты понимаешь, что в этом доме об этом никто не знает? И как ты должен себя вести, тоже понимаешь?

— А что, в этом доме есть враг?

Вопрос тринадцатилетнего мальчишки застал Филатова врасплох. Такого непредвзятого восприятия, такой реакции от него десантник не ожидал.

— Нет, здесь врага нет. В этом доме ты можешь говорить все. Или почти все. Всем, кто здесь присутствует, я лично доверяю. Но, если у тебя есть какая-то информация, которая может погубить того, кто ее получит, ты должен сообщить ее только мне.

— Хорошо, Юрий Алексеевич. Простите, что я так… сорвался. Пак учил освобождать эмоции — горе, радость, любовь, — только когда ты один.

— Пак родился на Востоке, Костя. У нас другая культура, другая ментальность, другое мировоззрение. Хочешь честно? Если бы я, русский человек, был с самого начала в курсе, что ты, тринадцатилетний пацан, знаешь о гибели отца и ничем своего знания, своих эмоций, своего горя не выказываешь, я подумал бы, что ты или сошел с ума, или черствый как сухарь, а то и…

— Что я его предал? — продолжил Костя, глядя в глаза Филатова.

Тот не отвел взгляда.

— Да, Костя, что ты его предал.

— Знаете, Юрий Алексеевич, я… ну, как вам сказать… мне тетка, домоправительница, там, где я был, сказала, что с папой все нормально. Я ей не то чтобы поверил, но… как-то успокоился. И сбежал оттуда спокойным. Там все было как дома. Как будто я не в плену, не в концлагере, не в бункере, как у этих козлов был, а дома, на даче… Да и устал я очень. Как представлю, что это могло произойти до нашей с вами встречи, когда я понял, что к мозгам еще и тело в придачу дано, и папа мне Пака нашел… Юрий Алексеевич, я бы не выдержал. И еще. Есть несколько моментов, которые меня озадачили.

— Расскажешь сейчас?

— Давайте вернемся. Ваши друзья…

— Наши друзья, Костя, — уточнил Филатов.

— Хорошо, наши друзья и подруги могут невесть что подумать.

— За эту неделю ты стал взрослым, — серьезно произнес десантник.

— А если я стал взрослым, — подхватил Костя, — то скажите им, чтобы мне еще чуть-чуть налили. Я даже не представлял, как это пойло сил прибавляет.

— Еще бы, как сказал твой Наставник, «натуральный продукт», — хохотнул Филатов.

— Что, и он… тоже? — огорошенно взглянул на него Костя.

— Я тебе ничего не говорил. А что касается «чуть-чуть», так это можно. Но только сегодня.

— Или после двадцати одного года? — ухмыльнулся Костя.

— Не хулигань, а то и сегодня не получишь!

— Юрий Алексеевич, — остановился Костя, — я кое-что там слышал. Правда, не понял, но…

— Говори.

— «Она собралась замочить сход». Примерно так. Это двое охранников говорили.

— Что?! — не поверил ушам Филатов. — Как они сказали — «она»? То есть в женском роде? Ты не ошибся?

— Нет, Юрий Алексеевич. Я сам удивился. Но… Вы удивились только женскому роду? Не тому, что кто-то собирался замочить сход? Насколько я знаю, это собрание воров в законе.

— «Дюдиков» начитался, друг любезный. Но на этот раз ты прав.

— Это… Уже произошло?

— Да. Иначе мы тут бы не сидели. Костя, все настолько запутано, что я тебе сейчас ничего не могу объяснить. Да и себе не могу. Тебя не интересует, где сейчас папа и мама?

— Отец и мать, так будет лучше. Я их очень-очень-очень люблю, особенно отца, но… Вас и Пака я люблю больше. А насчет родителей… Я уверен, что, если они живы, с ними все в порядке. Особенно с матерью.

Филатов прекрасно понимал Костю и не стал уточнять, что тот имел в виду. Они вернулись в горницу, где тихонько, чтобы не разбудить прикорнувшую в углу дивана Зину, переговаривались Пак, атаман и Петрович. Уровень самогона в бутыли за время их отсутствия опустился не более чем на два сантиметра.