Пуля для императора

Угу, и войти, и выйти, и снова войти-выйти у меня же получилось. Ну, пусть не своими ногами, пусть в бессознательном состоянии, но тем не менее…

– Денежки да связи решают почти всё, – буквально читая мои мысли, широко улыбнулся купец. – А что ж, господа хорошие, не отметить ли нам сие знакомство? Тут за леском лошадки стоят, как и уговорено. До ближайшего постоялого двора в единый миг домчат, залетные-е!

Лысый кивнул. Возражений не было. Моряки, однако, простились со всеми, сели в лодку и отплыли от берега.

– Служба, – пояснил мне купец. – Нашему брату не стоит особо выделяться, да и шлюпку на корабль до выстрела из пушки поднять следует. Свои-то их не сдадут, но порядок есть порядок.

– Я даже не успел пожать им руки.

– Не беда, вьюнош. Не за-ради благодарностей живём. Вам тоже редко будут говорить «спасибо», примите это как данность.

Купец и чиновник помахали отплывающей шлюпке, а потом, не теряя времени, развернулись и быстро пошли по тропинке через лес. Разумеется, я последовал за ними. Да и куда ещё мне было идти, не к Павлу Павловичу же…

Шли молча, я не знал, о чём их спросить и как завязать разговор, а эти люди, похоже, уже достаточно наговорились друг с другом. Думаю, когда мы прошли меньше мили, впереди раздалось призывное конское ржание. Купец ответил длинным переливчатым свистом.

А вскоре на глинобитной дороге показалась коляска, запряжённая двумя ухоженными гнедыми жеребцами. На облучке сидел… священник. Да-да, невысокий, но явно жилистый, седой батюшка в простой серой рясе. Волосы собраны в косицу на затылке, серебряная борода почти до пояса, а на груди позолоченный крест в мою ладонь.

– Всё по вашему плану, отец Виссарион, – коротко доложился лысый. – Позвольте представить: сын покойного капитана Николая Строгова. Живой, здоровый, и отцовский браслет при нём.

– Слава те, Господи, за сию необъятную милость, – мелко перекрестился батюшка, и я краем глаза заметил такую же серебряную цепь у него на запястье. – Однако же искушать Всевышнего медлительностью да бахвальством не станем. Поехали отсель, дети мои! Митрофанушка, прими лошадок.

К моему неслабому удивлению, могучий купец сразу откликнулся на это имя и сменил священника на козлах. Мы – я, отец Виссарион и ещё незнакомый мне лысый чиновник – вполне себе уместились в коляске. Меня лишь попросили поднять верх на случай дождика, купец щёлкнул языком, и резвые кони бодро взяли с места лёгкой рысью.

– Ну что, сын мой, давно ли ты был на исповеди? – мягко спросил батюшка, и я правильно понял, чего от меня хотят.

– С какого момента начинать?

– А с того самого, как ты вдруг решил против воли отцовской на родину возвернуться.

– Это неправда! Отец сам вызвал меня, я получил его письмо. Он знал, что… умирает… и хотел, чтобы я был рядом. Но это долгая история.

– Так мы, благословясь, терпением душу укрепим да и послушаем, – не моргнув глазом подтвердил старый священник. – Давай, раб божий Михаил, не тяни, лепи смело всё, что знаешь. Зарабатывай отпущение грехов!

Что ж, во-первых, у меня не было особого выбора, а во-вторых, пожалуй, мне и самому требовалось выговориться. Я начал с того, что особенно хорошо помнил…

Это жаркое лето в Лондоне, грязный портовый кабак, куда Джеремия и Сэм притащили меня на выпивку, с чего всё началось и к чему привело. Человек в чёрном, с усами и в феске.

Страшный ринг на корабле, и мисс Челлендер, наводившую револьвер на разъярённых матросов, после чего мне пришлось кидать уголь в топку до самого Санкт-Петербурга.

Последние слова умирающего отца и короткая драка после его похорон, когда я уже принял браслет Цепных Псов, но ещё не знал, что стану одним из них. Первые погибшие люди, совершенно ни в чём не виноватые.

Потом встреча с генералом Воронцовым, аудиенция у царя Александра, долгая и опасная дорога на Байкал. Племя курыкан, поход со старым шаманом к Белой горе на острове Ольхон, то, что записная книжка отца помогла нам пройти все ловушки. Ну и о том, что я взял себе немного золота.

О нападении китайцев, нашем плене, смерти Матвея, его воскрешении, кровавой резне в деревеньке Малая Дыра и сумке с письмами сбежавшего немецкого агента. Потом было наше возвращение в столицу, ну и… вот, собственно, всё.

На том моменте, как мне врезали по башке в тёмном коридоре Петропавловской крепости, воспоминания обрывались. Оставалась реальность. Новая и неожиданная.

Ну кому бы я поверил, входя в камеру вечером, что уже утром буду ехать в коляске, по свежему ветерку, в компании купца, чиновника и православного священника, третьим разом вокруг старенького трактира, чей хозяин, продирая глаза, с изрядным недоумением наблюдал за нашими манёврами…

– Тр-р, – Митрофан (не знаю, как его по отчеству) остановился у ворот гостеприимного заведения. – Эгей, Петрович! Мать твою за ногу да об печку, а ну принимай дорогих гостей!