Пуговицы

Леша был человеком из иного мира. Мира, где некогда дуть на разбитые коленки, потому что можно пропустить все самое интересное, где радость – не цель и не мечта, а среднестатистическая температура по больнице и где любой выбор всегда верен, потому что он твой собственный. Из мира, где крутизна ботинок оценивается по сухости, люди – по поступкам, а пуговицы – всего лишь элемент одежды. И когда, глядя в его синющие глаза, я подумала, что проблем у него нет, я ошиблась. Проблемы, может, у него и были, но с собой он их точно не носил.

План был простой – попасть в фитнес-центр. Передвигались мы перебежками: от одного укромного места к другому, иногда отсиживаясь в еще не закрывшихся магазинчиках, иногда прячась за колоннами и прилавками на торговых улицах. Пару раз пришлось обходить через другие этажи. Со съемками дело пошло веселее, я фотографировала Лешу в разных дурацких позах: с перекошенным лицом, закрытыми глазами или открытым ртом, на бегу, специально подлавливая нелепые и комичные моменты и представляя, как он будет смотреть эти фотки, отбирать лучшие и делать из них нарезку.

То был какой-то новый виток моего сюра, в котором меня все забавляло и казалось частью нелепого многосезонного ситкома с двумя отбитыми на голову придурками: параноидальной психичкой в леопардовой шубе и красавчиком со шрамом в пол-лица, больше всего переживающим за свою драгоценную рубашку. В «Бодишопе» мы рассыпали коробку с пенными шариками, в «Бершке» сбили стойку с ремнями, в «Гэпе» опрокинули два манекена. Не нарочно, конечно, но иначе бы нас точно поймали прежде, чем мы наконец выбрались на нужную лестницу и, пройдя по техническому коридору, попали в тамбур с тремя дверями. Две из них вели на склады, третья, с электронным кодовым замком, в фитнес-центр. К счастью, код с прошлой зимы не поменяли. Поморгав зеленым огоньком, дверь тихонечко пропищала, и мы просочились внутрь. В первый раз за последние четыре часа я выдохнула с облегчением. Оставалось только надеяться, что Фил с Бэзилом, углядевшие нас с другого конца этажа, не догадаются про фитнес, потому что этот код они тоже прекрасно знали.

С левой стороны от нас тянулись помещения залов, раздевалок и душевых, справа были перила балкона, а под ним – батутный зал: секционные квадраты, затянутые сетками, и бассейн с разноцветными поролоновыми шариками. С потолка свисали канаты.

Мы свернули к раздевалкам. Из одного зала доносились глухие удары, где-то гудел пылесос, но в раздевалке никого не оказалось. Упав на длинную деревянную скамью, я вытянулась во всю длину. Шуба свесилась до пола, я уже ненавидела ее всей душой.

– Все, я больше не могу. Давай просто сдадимся, и пусть нас заберут уже в полицию.

– Какое сдадимся? – Леша был красный, взмыленный и разгоряченный азартом погони. – Осталось всего ничего. Сейчас передохнем и сделаем последний рывок. А потом… потом поймаем тачку, домчимся до Тифа, и я напьюсь в хлам.

Он тоже лег на скамью.

– Только, может, перед уходом попрыгаем на батутах?

– Ты совсем ненормальный?

– Ну а чего? Рубашка все равно уже помялась.

Я лежала и улыбалась. Мне уже давно не было так легко. В голове ни единой мысли, ни страха или паники – только пульсирующие виски и беспечное детское «сейчас», почти такое же беззаботное и необъяснимое, как тогда в санях, когда чувствуешь жизнь не вокруг себя, а изнутри.

– Леш, скажи, а у тебя родители есть? – Я повернулась в его сторону.

Он неопределенно хмыкнул:

– Без родителей дети как бы не рождаются.

– И они живы?

– Когда я к тебе уходил, были живы.

– И они не в разводе? И никто никого не бросал?

– Насколько мне известно, нет. – Он приподнялся на локте.

– И тебя не наказывают, не бьют, мозг не выносят, отец не бухает и не унижает?

– С чего вдруг такие вопросы?

– Да так просто. Любопытно стало, откуда берутся такие счастливые люди, как ты.

– Во-первых, таких, как я, больше нет! – Он многозначительно помолчал. – А во‐вторых, не называй меня Лешей.

– Почему это?

– Леша – это так, для случайных, мимолетных, однодневных связей, а после того, что у нас сегодня было, – он нагло подмигнул, – можешь звать меня Лехой. Это такое секретное имя для своих.

Удивительно, но в нем не было фальши, напускной мутности или второго дна. Мне с моим вечным подозрительным недоверием прежде не доводилось встречать столь гармоничное сочетание адекватности и открытости.

– Леха, – произнесла я вслух, прислушиваясь, как звучит. – Ну, такое.

– В смысле? – Он настороженно покосился.

– …Как тебе сказать, буква «ш» она такая приятная, мягкая, что ли… Как шуршание, как шелест, как шепот, а «х»… «х»… – Я задумалась, подбирая слова.

– …Хуже, – охотно подсказал Леша и тут же, оживившись, сел. – Короче, училка в классе: «Сегодня, дети, мы проходим букву «х». У кого есть примеры?» Вовочка тянет руку. Училка: «Нет, Вовочка, тебя я спрашивать не буду, ты еще за букву «б» папу не привел!»