Пуговица Пушкина

Царь Николай также тщательно читал «Письмо», которое заставило Россию содрогнуться от патриотического накала. Вот что писал Чаадаев: «Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих… Ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной почве нашей родины; ни одна великая истина не вышла из нашей среды… В нашей крови есть нечто, враждебное всякому истинному прогрессу. И в общем мы жили и продолжаем жить лишь для того, чтобы послужить каким-то важным уроком для отдаленных поколений, которые сумеют его понять; ныне же мы, во всяком случае, составляем пробел в нравственном миропорядке».

22 октября Николай 1 добавил собственной рукой краткий комментарий к докладу министра Уварова: «Прочитав статью, я нахожу, что ее содержание — смесь дерзостной бессмыслицы, достойной умалишенного: это мы установили бесспорно, но это не оправдание для редактора журнала или цензора. Позаботьтесь о немедленном закрытии журнала». В тот же самый день граф Бенкендорф написал генерал-губернатору Москвы приказ, предписывающий медицинскому эксперту посещать Чаадаева каждое утро и удерживать последнего «от вредного влияния нынешнего, сырого и холодного воздуха». Официальный государственный сумасшедший помещался под домашний арест.

Пуговица Пушкина

Последние годы зимой он прогуливался по Невскому проспекту в слегка потертом цилиндре и длинной бекеше, также подержанной. Так как он был любимцем муз и поэтом, к которому благоволили боги, его преследовали долгие любопытные взгляды. Более внимательные прохожие отмечали с удивлением: сзади, где толстая ткань была собрана на талии, — на хлястике бекеши Пушкина не хватало пуговицы.

МИНИ-СЛОВАРЬ

Альмавива: мужской плащ, также называемый «испанская мантия», названный по имени персонажа из «Женитьбы Фигаро».

Бекешь, или бекеша: мужское зимнее пальто, отороченное и подбитое мехом; названо по имени венгерского дворянина шестнадцатого века Гаспара Бекеша, отважного военачальника и известного щеголя.

Кафтан: длинное мужское пальто, от роскошного, украшенного драгоценными камнями, парчового боярского pardessus до грубого холщового изношенного крестьянского или купеческого. С реформами Петра Великого в восемнадцатом столетии термин также использовался для верхней половины европейского костюма.

Камергер: от немецкого Kammerherr, гофмейстер. Деталью костюма камергера был золотой ключ, висящий на синей ленте.

Камер-юнкер: от немецкого Kammerjunker, младший придворный, рангом ниже камергера.

Линейка: четырехколесный длинный экипаж с местами для шести или больше человек, похожими на диваны, на которых пассажиры сидят боком к направлению движения.

Оказия: от французского occasion, неофициальный курьер; кто-то, совершающий поездку по случаю, и кому поручены письма и пакеты.

Салоп: от французского salope, теплое широкое женское пальто.

Даже будучи придворным, Пушкин появлялся на светских приемах в вечернем платье среднего класса: двубортный жилет, свободно повязанный широкий шелковый галстук под отложным ненакрахмаленным воротником. 16 декабря 1834 года он наконец надел мундир камер-юнкера на прием в Аничков дворец, но при этом надел несоответствующую яркую треуголку с перьями. Граф Алексей Бобринский немедленно послал за круглой шляпой, требуемой по этикету, но она была настолько стара и пропитана помадой, что даже простое прикосновение к ней окрасило перчатку Пушкина в липкий, сомнительный желтый цвет. В течение того вечера, тем не менее, царь Николай казался удовлетворенным. Он был всегда внимателен к платью поэта и не раз обижался: «II aurait ри se donner la peine d’aller mettre un frac»[15]. Он заставил графа Бенкендорфа упрекнуть Пушкина: «Его величество изволили заметить, что на балу у французского посланника на вас было штатское платье, в то время как на всех остальных гостях были мундиры» — и в шутку выразил свое неудовольствие Наталье Николаевне: «Est-се à propos des bottes ои des boutons que votre mari nest pas venu dernièrement?»[16]

В тридцатых годах богатый американец прибыл в Петербург со своей красивой дочерью…Он носил американскую военно-морскую форму по особым официальным случаям, и когда люди болтали с ним, они вежливо касались моря, американского флота и так далее. Но он, казалось, не желал отвечать, и его ответы были уклончивы. Наконец американец, сытый по горло всей этой морской ерундой, сказал кому-то: «Почему вы все время спрашиваете меня о мореплавании? Это меня не касается, я не флотский». — «Тогда почему вы носите эту форму?» — «Просто мне сказывали, что в Петербурге нельзя обойтись без формы, и в то время как я готовился прибыть в Россию, я сшил на всякий случай эту. Когда это кажется уместным, я ее демонстрирую». (Вяземский)