Пугачев

Затем казак Петр Владимиров поехал с этим манифестом на Кожехаров и Бударинский форпосты — призывать тамошних обитателей послужить «Петру Федоровичу». Днем 17 сентября в распоряжении самозванца было уже несколько десятков казаков и калмыков. Сам Пугачев на большом московском допросе в ноябре 1774 года вспоминал: «…с фарпостов и изломов съехались руских казаков и калмыков человек с шезде-сят…» Другие свидетели называли иные цифры: 40, 80 и даже около ста человек. В любом случае повстанцы сочли, что людей собралось достаточно, чтобы выступить в поход. Поэтому, развернув знамена со старообрядческими осьмиконечны-ми крестами (яицкие казаки, как мы помним, большей частью были раскольники), восставшие двинулись к Яицкому городку[232]. Так 17 сентября 1773 года начался один из крупнейших в дореволюционной России бунтов.

Казаки — в походе, дворяне — на балу и на виселице

По дороге к Яицкому городку пугачевское войско пополнялось всё новыми и новыми силами. Когда 18 сентября повстанцы подошли к городку, в их рядах, по разным данным, насчитывалось от 140 до 400 казаков. Кстати, среди влившихся в войско были уже известные нам Тимофей Мясников и Идер-кей Баймеков. Последний, как и обещал, привел к самозванцу татар (их количество в показаниях подследственных колеблется от четырех до пятидесяти человек, «а может, и больше»)[233].

Впрочем, в это время к самозванцу приезжали не только яицкие казаки. Кочевавший неподалеку правитель Младшего казахского жуза Нуралы-хан, услышав, что у казаков появился какой-то человек, называющий себя Петром III, послал проведать о нем бывшего казанского муллу Забира Карамуллина. Забир, сопровождаемый яицким казаком Уразгильды Амановым, достиг пугачевского лагеря в ночь на 18 сентября, когда идущее к Яицкому городку повстанческое войско остановилось на привал на реке Кушум. Посланец вручил самозванцу ханские подарки (жеребца, саблю, чекан[234], халат) и попросил, чтобы «царь» прислал хану письмо. Это письмо было написано на татарском языке приемным сыном Идеркея Балтаем. «Царь» скорее просил, чем приказывал, чтобы хан прислал своего «сына солтана со ста человеками». Повез его к Нура-лы-хану сопровождавший муллу Аманов, однако, отъехав всего три версты, был арестован командой казачьего старшины Ивана Акутина и препровожден в Яицкий городок. Узнав об аресте своего посланца, самозванец по просьбе Забира приказал Балтаю написать еще одно послание «в такой же силе, как и первое». На этот раз повез его к Нуралы-хану уже сам Забир с казаками Муратом Чинаевым и Жумачильды Сеитовым. Забир благополучно добрался до своего повелителя, а сопровождавшие его казаки сбежали и перешли на правительственную сторону. Что же касается помощи со стороны Нуралы, то о ней и речи быть не могло, потому что хан вел двойную игру: с одной стороны, отправлял посланцев к «Петру III», с другой — уверял в своей преданности екатерининских чиновников. Впрочем, из показаний самозванца на большом московском допросе в ноябре 1774 года следует, что он не возлагал больших надежд на союз с ханом: «Оную ж от Мурали-хана силу требовал он не столько для помощи разбойничать, как для славы такой, что ему и уже орды прикланяютца». Правда, если считать эти показания правдивыми, получается, что первое письмо Нуралы-хану было написано еще до приезда муллы Забира, что не соответствует действительности. Кроме того, существует версия, что Пугачев сам побывал у хана незадолго до восстания[235].

Во время похода пугачевского войска к Яицкому городку произошло еще одно событие чрезвычайной важности. Неподалеку от городка, у Сластиных хуторов, повстанцы задержали, а потом и повесили зятя бывшего атамана Тамбовцева (напомним, убитого бунтовщиками в январе 1772 года), казака «послушной» стороны Алексея Скворкина (Шкворкина). Таким образом, он стал первой жертвой Пугачевского восстания. Об этом эпизоде сам Пугачев вспоминал на большом московском допросе: казаки, доставившие к нему Скворкина, рассказали, что поймали его, «кроющагося в хуторах», и добавили, что он, мол, «послан шпионом из городка разведать о вашем величестве».

— Зачем ты здесь по хуторам позади моего войска ездишь? — вопрошал самозванец «шпиона».

— Я послан от старшины Мартемьяна Бородина из городка проведать об вас, где вы идете и сколько у вас силы, а проведав о том, ему сказать.

— Ты человек молодой, и должно было тебе мне служить, а ты еще поехал против меня шпионничать, а тебе б, коли мне не хотел служить, так сидеть уже было дома, а проведать-та бы пусть ехал хто постарея и посмышленея тебя.

На следующем привале к самозванцу подошли два его казака, Яким Давилин и Дмитрий Дубовов, и стали говорить ему:

— Надежа-государь, прикажи сего злодея повесить. Отец ево нам делал великие обиды, да и он, даром што молот, но так же, как и отец, нас смертельно обижал.

Другие казаки просьбу поддержали, после чего самозванец объявил:

— Ну, кали он такой худой человек, так повесьте его.