Пугачев-победитель

— Трудно понять, что, собственно говоря, творится? — вмешался Шприхворт. — Вот как объяснить, скажем такое. При последней вылазке, сделанной, чтобы отогнать мятежников, казаки захватили две сотни грабителей, растаскивавших всякое добро из оставленных домов, и среди них оказались весьма зажиточные казенные крестьяне из Хрипуновки, с ними их деревенский поп, и дьякон, и причетник. Соблазнились возможностью поживиться, за тридцать верст приехали на подводах. С бабами, с детишками... А покуда они здесь чужое добро грабили, какая-то бродячая шайка пугачевцев налетела на Хрипуновку и дочиста всех обобрала. Но мало того, пограбивши Хрипуновку, пугачевцы пошли на Бездонное, а по дороге нарвались на другую шайку, и та их растрепала, а все награбленное отняла...

— Я же говорю, это какое-то повальное безумие! — сказал старый князь. — Был у меня мужик один, Вавилой звали. Медвежьей силы, работать лют и на все руки мастер. Год, два, три живет, спину гнет, работает, как вол. Бережливый, запасливый. А потом словно дьявол его оседлает: женины рубашки топором порубит, свой зипун в печку засунет, посудишку перебьет, лошадь искалечит. За ребятишками с топором гоняется. Сам себя изранит, один раз брюхо себе распорол, кишки выпустил...

— Ну, это чистое помешательство! — сказал Шприхворт.

— А я что же говорю? Помешательство и есть. Но только это с ним далеко не всегда так, в промежутках он не мужик, а золото. И совсем здоров!

— Ну, это «совсем здоров» только внешнее, просто болезнь внутри таится до поры до времени.

— Вот я так и на наш народ смотрю. Ведь золото, а не народ: и рабоч, и смышлен, и ловок. А потом попала вожжа под хвост брыкливой кобыле, и начала кобыла курбеты выделывать... Значит, и в народе какая-то порча есть. Болезнь лихая, которая до времени таится, а при случае прорывается. Что за лихо такое, что за порча?

— Французский филозоф Жан-Жак Руссо, с коим я раньше имел честь состоять в переписке, уверяет, будто люди родятся добрыми, честными, хорошими, а портит их общество, построенное на неправильных основаниях, — сказал Иванцов.

— Бредни, — презрительно махнул рукой Шприхворт. — Читал и я. Вздор все. Руссо — невежда, верхогляд и больше ничего. Ежели бы знал он естественные науки, особенно медицину, то не искал бы золотой век в прошлом, когда никого, кроме дикарей-людоедов, на земле не было.

— Что же, по-твоему золотой век впереди? — насторожился натур-философ.

— Ни впереди, ни позади! Золотой век — сказка, та самая Жар-Птица, за которой Иванушка-дурачок гонялся.

— Постойте! — перебил говоривших старый князь. — Пушечная стрельба. Издалека палят. Не подкрепление ли идет?

— Скорее Емелькина сволочь свою «антилерию» приволокла! — упавшим голосом произнес Шприхворт.

И раньше было жарко, а теперь, кажется, еще жарче станет...

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Действительно, к Казани подошла артиллерия Пугачева, действиями которой руководил пан Чеслав Курч. Эта артиллерия представляла собой достаточно внушительную силу, ибо в ней было около полутораста орудий, в том числе и несколько дальнобойных совершенно новых пушек большого калибра, взятых мятежниками на Катенинском казенном пушечном заводе близ Екатеринбурга и доставленных присоединившимися к Пугачеву рабочими этого завода под командой опытного старого пушкаря Изотова.

До прихода главных сил Пугачева осада Казани имела беспорядочный характер, против города действовали только нестройные толпы взбунтовавшихся окрестных крестьян, поддерживаемых башкирскими конными отрядами и шайками яицких казаков Зацепы. Эта часть быстро распухавшей армии «анпиратора» ограничилась только тем, что выжгла половину города и занялась грабежом. Кому удавалось поживиться добром горожан, тот норовил сейчас же удалиться со своей неожиданной добычей. Но весть об осаде Казани уже разнеслась на огромное пространство, и на смену грабителям из деревень, сел и даже ближайших городков тянулись несметные толпы поднявшихся с дубьем крестьян. Таким образом Казань все время оставалась в огромном кольце восставших. Ее положение напоминало положение привязанной к своей норе ящерицы, на которую напали полчища хищных муравьев. Только вырвется ящерица из норы, размечет подвернувшихся муравьев, как на место раздавленных наползают новые колонны малых хищников.

Когда подошли главные силы «анпиратора», картина изменилась, потому что многочисленная и хорошо управляемая Курчем пугачевская артиллерия сейчас же сократила возможность успешных действий ходивших на вылазку частей гарнизона. Чеслав, опытный, прошедший отличную артиллерийскую школу воин, умело выбрал выгодные позиции для своих батарей и принялся снарядами из дальнобойных орудий громить обветшавшие стены казанского Кремля. Боевых припасов у Курча было в изобилии, и он работал без перерыва. На пятый день осады, к вечеру, выяснилось, что пугачевская артиллерия, уже сбившая немало зубцов с крепостных стен, долбит две бреши по бокам у старой полуразрушенной башни Едигера, явно собираясь взять Кремль приступом.