Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2

Это донесение возбудило вопрос, как поступить с имением Пугачева, с его женой, детьми и племянником, бывшим в Петербурге и находившимся уже под присмотром. Так как они не принимали никакого участия в бунте, то, спрашивала Екатерина: «справедливо ли будет их арестовать, ибо и Петр Великий часто говаривал: «брат мой, а ум свой».

Государственный совет постановил, что «для возбуждения омерзения к Пугачеву злодеянию должно дом его на Дону, если найдется, или пустое место, где он живал, чрез палача разорив выжечь и посыпать солью». Семейство же самозванца и его племянника отправить в Казань к А.И. Бибикову, «рассуждая, – писала Екатерина[46], – что, может быть, они послужить вам иногда могут и некоторым способом к скорейшему и удобнейшему извлечению из заблуждения легковерных невежд». В грамоте, данной по этому поводу войску Донскому[47], императрица повелевала: жену, детей и буде есть братьев самозванца, «без оказания им наималейшего огорчения, яко не имеющим участия в злодейских делах его, Пугачева», отправить к генерал-майору Потапову для препровождения их в Казань и «устыжения тех, кои в заблуждении своем самозванцовой лжи поработились».

«Привезенную к вам [в Казань] прямую жену Пугачева, – писал впоследствии главнокомандующий А.М. Лунину[48], – извольте приказать содержать на пристойной квартире под присмотром, однако, без всякого огорчения, и давайте ей пропитание порядочное, ибо так ко мне указ. А между тем не худо, чтоб пускать ее ходить и чтоб она в народе, а паче черни могла рассказывать, кто Пугачев и что она его жена. Сие, однако ж, надлежит сделать с манерою, чтоб не могло показаться с нашей стороны ложным уверением; паче ж думаю в базарные дни, чтоб она, ходя, будто сама собою рассказывала о нем кому можно или кстати будет…»

«Что же касается до дома Пугачева, находившегося в Зимовейской станице, то в каком бы он худом или лучшем состоянии ни находился, – сказано было в грамоте от 10 января, – и хотя бы состоял он в развалившихся только хижинах, имеет Донское войско, при присланном от обер-коменданта крепости Святого Димитрия штаб-офицере, собрав священный той станицы чин, старейшин и прочих оной станицы жителей, при всех при них сжечь и на том месте чрез палача или профоса пепел рассеять; потом то место огородить надолбами или рвом окопать, оставя на вечные времена без поселения, яко оскверненное жительством на нем все казни и лютые истязания делами своими превосшедшего злодея, которого гнусное имя останется мерзостью навеки, а особливо для донского общества, яко оскорбленного ношением тем злодеям казацкого на себе имени, хотя отнюдь одним таким богомерзким чудовищем ни слава войска Донского, ни усердие оного, ни ревность к нам и отечеству помрачиться и ни малейшего претерпеть не могут нарекания».

Назначенные генералом Потаповым майор Рукин и войском Донским старшина Туроверов отправились в Зимовейскую станицу. Прибыв на место 4 февраля 1774 года, они не нашли в станице семейства Пугачева и узнали, что оно живет в Есауловской станице у матери жены самозванца. Дом последнего был продан еще осенью 1773 года отставному казаку Еремею Евсееву за 24 руб. 50 коп. и перевезен им в Есауловскую станицу. Несмотря на это, Рукин и Туроверов признали необходимым отобрать дом от Евсеева, сломали его и перевезли «прямо на то место, где его, злодея, Зимовейской станицы обитание имелось». Затем как дом, «так и при реке хижина с огорожею и с нескольким числом садовых деревьев» 6 февраля были сожжены, пепел рассеян и место это окопано рвом для «оставления на вечные времена без поселения, яко оскверненное злодейским жительством». При этом жители заявили майору Рукину, что, гнушаясь и «мерзя злодейскими пороками» Пугачева, желают переселиться на другое место, «о чем и просить намерены позволить им оное исполнить, дабы и имя сей станицы (хотя оно для положения своего от наводнения пред другими и выгоднее) могло совсем уничтожиться»[49].

Одновременно с искоренением имени Пугачева в войске Донском императрица приказала предавать публичному сожжению чрез палача все его манифесты и воззвания[50]. Сенат объявил об этом указ 10 января 1774 года, с прибавлением, чтобы манифесты эти отнюдь не читались в народе и никому не объявлялось их содержание; но Военная коллегия поручила А.И. Бибикову подлинные указы самозванца жечь, а копии с них доставлять в коллегию[51].