Пугачев

— Я думаю, — убежденно произнес Чика, — что когда мы подъедем к Яицкому городку, то многие к нам пристанут: ведь не захотят быть замучены, когда будет донесено, что были с нами согласны.

— Мне бы только набрать человек триста казаков, — сказал Пугачев, — так и довольно бы было. Мы пошли бы тогда прямо в городок.

В Яицком городке в это время допрашивали Михаила Кожевникова. Он сначала повторял то, что говорил и на хуторе, но после плетей рассказал все, что знал. Собрали новый отряд в 30 человек, и Симонов снова послал на Усиху погоню. Здесь, в заброшенном стане, оставался только Василий Плотников: не имея лошади, он не смог уехать с Пугачевым. После отъезда «императора» сюда прибыл посланец казахского хана Младшего жуза Нура-лы (Нур-Али) — казанский татарин Забир, ханский писец. Хан, кочевавший в степи в трех верстах от левого берега Яика, прислал в подарок саблю, чакан[7], шелковый бухарский халат и гнедую лошадь. Забир должен был узнать: подлинный ли государь объявился на Яике? Верны ли слухи о нем?

Забир попросил яицкого казака Уразгильды Аманова, туркмена родом, несколько раз бывшего у Пугачева, провести его к «императору». Но его они не застали, узнав только от Плотникова, что «царь» уехал вниз по Усихе. Увидев приближавшуюся команду, Забир и Уразгильды ускакали. Сержант Иван Долгополов, подъехав с отрядом к стану, услышал от Плотникова об исчезновении Пугачева.

— Много ли с самозванцем людей?

— Человек до ста будет.

Плотников, конечно, сильно преувеличил (с Пугачевым было, не считая его самого, 9 человек!), и командир огрел его плетью. Тот назвал новую цифру (12 казаков и 12 татар). Долгополов решил, что его сил недостаточно и потому лучше остаться на месте, а для «поиска» послал в городок за подкреплением. Уловка Плотникова сыграла свою добрую роль — пока отряд ждал на Усихе (посланный в городок казак Тимин не возвращался двое суток), Пугачев действовал.

Хутор Толкачева лежал верстах в сорока от Усихи и в ста от Яицкого городка. По дороге к нему Пугачев говорил Чике и Почиталину:

— Мы едем на хутор к Толкачеву, чтобы собирать казаков, а у нас нет ничего письменного, чтобы мы могли объявить народу. Ну-ка, Почиталин, напиши хорошенько!

Все остановились, и здесь, в степи, Почиталин, на земле сидя, трудился, составлял первый манифест «императора». Все стояли в стороне, молча ждали. Наконец секретарь закончил и, встав, прочитал написанное им воззвание. Все одобрили:

— Ты, брат Почиталин, горазд больно писать!

— Это манифест, — довольный Иван обратился к Пугачеву, — и Вашему величеству необходимо подписать его.

— Нет, подпиши ты сам, — нашелся «величество», — а я до времени подписывать не буду. До самой Москвы мне подписывать невозможно для того, что не надобно мне казать свою руку; и есть в оном великая причина.

Почиталин подписал манифест-воззвание. Путники сели на коней, и в полночь с 15 на 16 сентября показался хутор Михаила Толкачева. Но хозяина они не застали дома, встретил их его брат Петр. К утру собрались созванные Чикой 30—40 человек из окрестных хуторов — беглые русские люди, казаки, калмыки. Те, кто входил в дом, видели человека, сидящего за столом, свиту за ним.

— Опознайте меня, — говорил Пугачев входящим, — и не думайте, что я умер. Вместо меня похоронили другого. А я одиннадцатый год странствую.

В месте, определенном Чикой, около дома Толкачева ждал народ.

— Зачем ты нас созвал? — спрашивали Чику. — И кто с тобою незнакомый нам человек?

— Братцы! — Голос Чики звучал торжественно и строго. — Нам свет открылся: государь, третий император Петр Федорович с нами присутствует!

Вышел из дома Пугачев, и толпа молча, с почтением и удивлением расступилась перед ним, слушая его слова:

— Я ваш истинный государь! Послужите мне верою и правдою, и за то жалую вас рекой Яиком с вершины до устья, жалую морями, травами, денежным жалованьем, хлебом, свинцом, порохом и всею вольностью. Я знаю, что вы всем обижены, что вас лишают привилегий и истребляют вашу вольность. Бог за мою прямую к нему старую веру вручает мне царство по-прежнему, и я намерен восстановить вашу вольность и дать вам благоденствие. Я вас не оставлю, и вы будете у меня первые люди.

Все упали на колени, слышались голоса:

— Рады тебе, батюшка, служить до последней капли крови!

— Не только мы, но и отцы наши царей не видывали, а теперь бог привел нам тебя, государя, видеть!

— Мы все служить тебе готовы!

По приказу Пугачева принесли икону, и присутствующие в торжественном молчании целовали крест, присягая «императору». По окончании церемонии Пугачев заговорил о ближайших делах:

— Есть ли у вас, други мои, лошади?

— Есть!

— Ну, теперь, детушки, поезжайте по домам и разошлите от себя по форпостам нарочных с объявлением, что я здесь.

— Все исполним, батюшка!

— Пошлем к казакам и к калмыкам!

— Завтра же рано, — продолжал Пугачев, — сев на кони, приезжайте все сюда ко мне. Кто не приедет, тот моих рук не минует!

— Власть твоя! Что хочешь, то над нами и сделаешь!