Птицелов

— Оставьте сэйра Годвина на меня, — презрительно перебила Ольвен. — Если понадобится, вы сегодня же будете свободны от вассальной клятвы. Кроме того, не королевской ли фамилии вы служите прежде всего?

— Жизнь за ваше величество, — проклиная всё на свете, смиренно ответил Марвин.

— Вы хорошо поняли меня, сэйр Марвин из Фостейна?

— Да, моя королева. Как вам будет угодно.

— Я вас более не задерживаю.

Марвин снова поклонился, на сей раз — как мог низко, и вышел, скрипя зубами от вновь разыгравшейся боли в груди, а больше — от злости. Но ничего, зато теперь ему не нужно позволение Годвина, чтобы убраться отсюда. Правда, Стойнби было последним местом на земле, куда он хотел бы уехать…

Вернувшись к себе, он сразу завалился в постель и проспал до следующего вечера. И снился ему тот же сон, что в последние недели, из ночи в ночь: толстый мальчишка Робин сидит у костра, глядя на него влажными, восторженными глазами, то карими, то светло-голубыми, и воют волки, снег валит пеленой, а ветер треплет пеньковую верёвку, затянутую у Робина на шее.

Она пришла на следующий день, к вечеру. Ещё не стемнело, но влажный приморский воздух уже сковало лёгким морозцем и контуры туч смазались, сливаясь с небом. Наверное, море тоже потемнело, но из окон своего дома Лукас не мог его видеть. Впрочем, об этом он и не жалел — он недолюбливал море со времён своего побега из родного городка, его вечно укачивало, и он предпочитал сушу. Тем более что на море, по традиции, нет места женщинам, они все остаются на берегу.

Эта женщина была из тех, о которых грезят, подняв лицо к звёздному небу, когда вокруг на сотни миль — одна вода, и облик которой представляют, обнимая шлюху в первом же порту. К таким женщинам невозможно подступиться, похотливые взгляды отлетают от них, как горох от стены, и если даже удастся заглянуть им под юбку, там окажется ещё одна, и ещё, и ещё… а когда доберёшься до самого конца, вместо вожделенного тёплого тела там окажутся одни розы. С шипами в два дюйма длиной. Таких женщин хочется сильнее всего. И не важно, хороши они собой или страшны, как сам Ледоруб. Они никогда не выказывают своих мыслей. Они закрыты за семью печатями, как мощи Святого Патрица, хранящиеся в далёком храме на Персте, и так же непостижимы, как сам Единый.

Десять лет назад Лукас без памяти влюбился бы в эту женщину. И, без сомнения, теперь в неё без памяти влюбился бы Марвин из Фостейна. К счастью, его здесь не было.

Вечером второго дня после своего приезда в Турон Лукас стоял у окна библиотеки и смотрел вниз, где за воротами стояла Талита из Дассена. Она была всё в том же сером платье, выглядывавшем из-под куцей шубейки — мех то ли беличий, то ли собачий, узкий капюшон на голове, руки прячет в такую же невзрачную муфту. Она пришла пешком, видимо, жила недалеко, а может, жалела денег даже на извозчика. Лица её под тенью капюшона Лукас не видел, но знал, какое оно. Такое же, как вчера, в лавке Дорота. Если не ещё более суровое.

— Илье! — вполголоса позвал Лукас. Оруженосец, с интересом листавший какую-то книгу, вскинул голову.

— Да, мессер?

— Вчера, когда ты отнёс моё послание, кто-то шёл за тобой? Припомни хорошенько.

Илье задумался.

— Может быть. Я пару раз обернулся и видел какую-то девушку. Я сворачивал по закоулкам, и всё равно видел её. Но подумал, нам просто было по пути…

— Ясно, — кивнул Лукас, не отводя глаз от женщины. Уволенного вчера привратника никто не успел сменить, и она беспомощно, но упорно стояла у ворот, не стучала, не звала, будто знала, что он на неё смотрит. — Бегом вниз, отопри ворота и… приведи её сюда. Или нет, лучше в кабинет. Если она будет тебе отдавать вчерашний медальон, не бери.

«Хотя не думаю, что она это сделает», — мысленно добавил он. Иначе прислала бы со служанкой — той же, которая вчера следила за Илье. Нет, ей захотелось узнать, кто и почему о ней заботится. Она успела отвыкнуть от чего-либо подобного. Она подозрительна. И, проклятье, разве у неё нет на то оснований? Хорошо бы только её прозорливость и на Дорота распространялась.

Он отвернулся от окна — Илье уже и след простыл, только раскрытая книга лежала на краю стола. Какой расторопный всё же паренёк… «Мне будет его не хватать», — со вздохом подумал Лукас. Он взял Илье в оруженосцы два года назад и успел к нему привязаться. Во всяком случае, от мальчишки почти не было хлопот, а все поручения он выполнял на ура. Лукас пошёл к выходу, но задержался у стола и бросил взгляд на книгу, которую читал его оруженосец. Обе страницы занимали гравюры: светское изображение сцен из жития Святого Патрица. На левой — первая встреча с Ледорубом, на правой — Святой Патриц и какая-то женщина, явно обольстительница. Лукас перевернул страницу, бросил взгляд наугад и прочёл: «И тогда Дева Скал сказала Святому Патрицу: возьми мои руки в свои, и я скажу тебе то, что ты не хочешь слышать».

Дева Скал? Этой легенды Лукас не знал. Впрочем, кажется, на сей раз гравюры попались донельзя подходящие к ситуации…