Птицелов

— К сожалению, нет. — Она считала, что не вправе назвать имя Де Витта, да и уверенности в этом у нее не было. Если она ошибется, то понапрасну погубит его репутацию.

Орелия пыталась собрать свои волосы, рассыпавшиеся по плечам. Все шпильки она потеряла, и не могла теперь уложить их, пока Лайэм не помог ей завязать волосы узлом. Его пальцы коснулись ее кожи, но она не в силах была протестовать.

— Как я растрепана…— прошептала она.

— Вы похожи на дикарку, — любезно согласился он.

— Я бежала, думая, что спасаю свою жизнь, — объяснила она и добавила, чувствуя необходимость поблагодарить его: — Я обязана вам жизнью. Я так признательна! Но как вы тут оказались?

— У О'Рурков здесь загородный домик. — Он махнул рукой в сторону от дороги.

— Ах, да, я ведь слышала об этом…

Вдали показался освещенный трамвай.

— Ну, вот нам и карету подали, — пошутил Лайэм.

Орелия вздохнула с облегчением, но Лайэм замолк и начал вслушиваться.

— Что-то движется по дороге!

Орелия похолодела, обернулась и увидела вдали какие-то неясные очертания.

— Ничего не могу различить. Наверное, это все-таки был бродяга, и он убежал.

— Но ведь вам показалось, что он напоминает кого-то знакомого. — Трамвай приближался, и Лайэм хотел все выяснить. — Вы предполагаете, что кто-то мог преследовать вас?

— Если так, то вы его не знаете!

Но Лайэм настаивал.

— Как его имя?

— Это не ваше дело, — резко ответила она.

— Какой-нибудь конюх или лакей, которого вы ухитрились очаровать?

Она покраснела.

— Я не искусительница. И таинственный преследователь— не обязательно бедняк.

Выражение лица Лайэма изменилось.

— Не бедняк, хм-м? Но разве джентльмены не ухаживают за женщинами открыто? Они не крадутся по безлюдным дорогам.

Орелия понимала, что отвечать ему не обязана, но все-таки сказала:

— Знаете, мужчины иногда странно выражают свои чувства по отношению к женщинам.

Глаза Лайэма блеснули.

— В самом деле? Вы намекаете, что этот человек питает к вам нежные чувства? И выражает их странным образом? Это ваш поклонник? Стало быть, такие вот поклонники вам по душе —богатые и странные?

Она не сразу догадалась, что он в чем-то обвиняет ее, и возмутилась:

— Мистер О'Рурк!

— Лайэм, пожалуйста…

Не обращая внимания на его поправку, она сказала твердо:

— Мне нравятся мужчины, которые относятся к женщинам с уважением!

Почему Лайэм вышел из себя? Почему голос его полон сарказма? После их поцелуя в Дубовом парке… После незабываемого объятия…

Трамвай уже подъезжал, но Лайэм не унимался:

— Странный и богатый, — издевался он. — Необычное сочетание качеств для кандидатуры в мужья.

— Я и не заводила речи о муже, — вспыхнула она. — Вы просто не в себе, мистер О'Рурк.

— Лайэм.

— Мистер О'Рурк, — повторила она и добавила: — Если вы в самом деле считаете, что мне нравятся странные и богатые мужчины, то у вас ведь тоже достаточно денег, мистер О'Рурк. И уверяю вас — вы довольно странный.

— Значит, я гожусь вам в мужья? — язвительно спросил он.

— Лучше бы вам держаться подальше от меня, — устало заметила Орелия.

Он подсадил ее на подножку трамвая, и они поехали в пустом вагоне, сидя в разных его концах. «Что ж он, в самом деле решил держаться подальше? — подумала она. — Ну и ладно, я ему отомстила за все его колкости».

* * *

Готовясь к заключительной церемонии, он зажег масляные светильники, осветив темную комнату. Красные язычки пламени затрепетали в воздухе, напоенном густыми пьянящими ароматами.

Он подошел к красавице и опустился перед ней на колени. Дрожащей рукой коснулся холодного тела, на глазах выступили слезы.

— О Боги, откройте врата вечности и примите мою возлюбленную! — воззвал он. — Пусть ее красота воссияет и возродится, словно солнце.

Это и была его цель — сделать Красоту вечной! — Потом он окурил ее ладаном и обрызгал драгоценными эссенциями.

Она была совершенным произведением искусства. Он долго рассматривал ее, с трудом сдерживая растущее возбуждение.

Он коснулся ее лица, обвел кончиками пальцев подбородок, нагнулся и жадно поцеловал ее в губы сквозь ткань, которой был забинтован рот. Потом возлег на нее и почувствовал, как его тело сотрясает дрожь. Возбуждение росло. Он достиг экстаза. Какое наслаждение! Но не такое, как прежде. А все из-за той.

Зачем она вошла в его жизнь? Она, к которой он никогда не посмеет прикоснуться, никогда не насладится ею, никогда не восславит ее как подлинную царицу?

Выйдя из подвала, он смыл в ванной пот и сперму, надел пижаму и прошел в спальню. Зная, что воспоминание о ней причинит ему боль, он все-таки вынул из шкафа черную соломенную шляпку, которую подобрал на дороге. Он наслаждался, гладя ее и воображая черноволосую головку.

Как он любовался ею там, за городом, и ему казалось, что ее красота взмывает в небо вместе с птичьим пением. И все-таки когда-нибудь он полонит ее, царицу цариц. Он сохранит навеки ее Красоту, сохранит ее нетленной…

— «Летите прекрасные птички, — декламировал он, — //Прекрасные перелетные птички…//На пути к Средиземному морю // Вы в сеть мою попадете // На алтарь золотой я жертвою вас возложу…»

А она была прекраснейшей из всех птичек…

Глава 9