Птица пустыни

– И ты сообщаешь мне об этом таким зловещим тоном? Да что с тобой? Невероятно! Наконец-то мы сможем переехать в Мельбурн! Слышите, виконт? – обратилась она к раненому. – Ведь и вы примете участие в этом счастливом обороте дела?

Мартиньи вышел из своего оцепенения.

– Поздравляю вас, хозяин, – сказал он, приподнимаясь с усилием. – Это происшествие ускорит мое выздоровление, хотя, вероятно, переменит некоторые благоприятные распоряжения для меня.

– Почему оно переменит их, Мартиньи? – спросила мадам Бриссо, схватив его за руку, которая была влажной и холодной. – Неужели дочь моя казалась вам более привлекательной, когда была бедна? Друг мой, – обратилась она к мужу, – в твое отсутствие мы говорили о планах, которые, надеюсь, ты одобришь.

Мадам Бриссо сообщила ему об объяснении Мартиньи с Кларой. Бриссо не выразил никакого удивления и лишь вздохнул.

Жена его продолжала веселым тоном:

– Поверишь ли, друг мой, что виконт, хотевший жениться на нашей дочери без приданого, несколько минут назад был богаче ее? Знаменитый алмаз наконец-то нашелся. Посмотри!

Несмотря на свою озабоченность, Бриссо не мог удержаться от восторженного восклицания при виде драгоценного камня, но через минуту опять нахмурился.

– Да, моя милая, это действительно самый красивый алмаз, какой когда-либо я видел, – сказал он, кладя камень на стол. – Однако все сокровища земли могут ли помешать...

Он замолчал и постарался скрыть свое волнение.

– Что с вами, Бриссо? – спросил виконт с беспокойством. – Разве план, о котором говорит ваша супруга, вам не нравится?

– Нет, нет, что вы! Выздоравливайте, дорогой Мартиньи, если и явятся препятствия к этому браку, то они будут исходить не от меня, клянусь вам.

Мартиньи хотел было расспросить его, но, чувствуя сильную слабость, закрыл глаза.

Мадам Бриссо, обманутая его внешним спокойствием, сказала мужу:

– Побудь около нашего больного, друг мой. Клара еще не знает важного известия, и я хочу сама сказать ей... Но дай мне это письмо, потому что милое дитя, пожалуй, мне не поверит.

Виконт и Бриссо, оставшись одни, некоторое время молчали. Бриссо украдкой поглядывал на Мартиньи, бледность которого внушала ему опасения.

Наконец виконт сделал знак своему бывшему хозяину приблизиться к нему.

– Бриссо, – сказал он слабым голосом, – у вас на сердце лежит какая-то тайна. Вы мне скажите правду... Счастливое известие, сообщенное вами жене, не соответствует действительности, не правда ли?

– Напротив! Неужели вы думаете, что я осмелился бы подать этим бедным созданиям надежду, не будучи уверен в счастливом разрешении дел?

– Чем же тогда объясняется ваша печаль?

– Я печален? Вы ошибаетесь, друг мой! С чего мне быть печальным?

– Вы сейчас беседовали с доктором, который перевязывал мою рану... Что он сказал вам обо мне?

– Ничего решительно... Ничего, уверяю вас.

– Послушайте, хотите, я вам повторю, что он вам сказал? Именно его словами объясняется ваше огорчение.

– Боже мой, виконт, как можете вы знать...

– Бриссо, – продолжал Мартиньи, – мое положение безнадежно. У меня началось заражение крови, и мне недолго осталось жить – не так ли?

– Друг мой, – прошептал торговец, – рана ваша, может быть, не так опасна... Я еще надеюсь...

И Бриссо залился слезами. Мартиньи пожал ему руку.

– Довольно! – сказал он твердо. – Я сумею покориться неизбежности... Сказать по правде, я подозревал это уже несколько дней, но себя хочется обмануть, знаете ли. Может быть, оно и лучше, если будет так. Я причинил бы несчастье вашей дочери, приняв ее жертву, потому что, я уверен... Ну, Бриссо, теперь, когда моя участь решена, обещайте, что вы сделаете все, о чем я вас попрошу. Не бойтесь, я не стану употреблять во зло ваше доверие... Обещаете ли вы мне выполнять мою волю до тех пор, пока я буду в состоянии изъявлять какие-либо желания?

Бриссо, сжав его руку, прошептал:

– Есть ли что-нибудь на свете, в чем я мог бы вам отказать?

В тот же день к вечеру все семейство Бриссо собралось около Мартиньи. У женщин были красные глаза, а торговец казался еще печальнее, чем утром. Впрочем, к горестному чувству, испытываемому ими, примешивалось нетерпеливое любопытство.

Виконт же был спокоен и весел. С улыбкой на губах он позволял ухаживать за собой и старался ободрить своих попечителей шуткой.

Женщины и сам Бриссо смотрели на него иногда с удивлением, не понимая причины этой лихорадочной веселости.

Когда начало темнеть, отдаленный звук колокольчика возвестил о прибытии гостя.

– Это не может быть он! – сказал Мартиньи, посмотрев на часы. – Он слишком аккуратен и не явится за десять минут до назначенного часа.

В эту минуту Семирамида ввела мисс Оинз.

– Что я говорил! – сказал виконт, смеясь.

Рэчел, по-видимому, уже оправилась от последствий своих приключений, и хотя лицо ее выражало сострадание, как требовало приличие в комнате больного, на выздоровление которого не было никакой надежды, она казалась свежей и счастливой.

Ее неожиданное появление смутило семейство Бриссо, но Мартиньи воскликнул:

– Как! Молодая девица приходит к мужчине, когда он лежит в постели! Какой ужас!