Птица не упадет

На рассвете пурпурные и молочно-гладкие утесы Ворот Чаки неожиданно вспыхнули от первого поцелуя солнца, стали ярко-розовыми и бронзовыми, но Марк плелся под тяжестью своей ноши, усталый до такой степени, что уже не воспринимал красоту, ничего не чувствовал, ни о чем не заботился, пока не вышел из леса на берег Бубези и не остановился на полушаге.

Он недоверчиво принюхался, и физические потребности организма мгновенно ожили, рот заполнился слюной, пустой желудок сжался: прекраснее этого запаха Марк в жизни не нюхал. Это был запах жареного бекона и яичницы, которая медленно, с шипением загустевает на сале. Он понимал, что это только игра его воображения: свой последний бекон он съел шесть недель назад.

Потом слух начал играть с ним шутки, потому что Марк услышал стук топора в лесу и голоса зулусов; он поднял голову и осмотрел свой старый лагерь под фиговым деревом.

И увидел рядом со своим простым шалашом белый брезент офицерской палатки. Горел бивачный костер, а Хлуби, старый повар-зулус, возился с кастрюлями. За костром на складном брезентовом походном стуле удобно сидел генерал Кортни, критически наблюдая, как повар готовит завтрак.

Он поднял голову и увидел на краю лагеря Марка, оборванного и грязного, точно уличный мальчишка, и улыбка его была широкой и мальчишеской.

— Хлуби, — сказал он по-зулусски. — Еще четыре яйца и фунт бекона.

* * *

Неисчерпаемые энергия и энтузиазм Шона Кортни превратили следующую неделю в один из самых запоминающихся периодов в жизни Марка. Он навсегда запомнил, как смеялся Шон, когда Марк рассказывал ему о своих горе и досаде из-за Пунгуше, потом, все еще посмеиваясь, собрал слуг и пересказал историю им, с собственными комментариями и приукрашиваниями, и слуги катались со смеху. Старый Хлуби перевернул кастрюлю с яйцами, его огромный живот подпрыгивал, как мяч, а лысая голова в венчике седых волос качалась из стороны в сторону.

Марк, изголодавшийся на диете из мясных консервов и фасоли, поглощал в огромных количествах чудесную пищу, которая плыла из розовых, размером с лопату, ладоней Хлуби. Его поразил стиль жизни Шона Кортни в африканской глуши: Шон прихватил с собой все, от стоячей ванны до керосинового холодильника, который в жаркий полдень без счета поставлял холодное пиво.

— Зачем путешествовать третьим классом, когда можно ехать первым? — спрашивал Шон и подмигивал Марку, расправляя на походном столе крупномасштабную карту северного Зулуленда. — Итак, что ты можешь мне сообщить?

Их разговоры ежедневно затягивались за полночь, на ветке дерева над ними шипел «Петромакс», у реки лаяли шакалы; днем объезжали местность, Шон Кортни ехал на Спартанце. Он наслаждался походной жизнью, словно был вдвое моложе, настаивал на поездках даже в полуденный зной, осматривал место, выбранное Марком для главного лагеря, спорил, где надо строить мост через Бубези, ездил в лес, где Марк пометил деревья, восхищался ньялой, самцом южно-африканской антилопы с полосатой густой гривой, когда это животное в панике убегало от людей; сидел под деревьями в ванне, покрытый мыльной пеной, с сигарой во рту и высоким стаканом пива в руках, и кричал Хлуби, чтобы тот подбавил кипятка из котла, когда ванна остывала. Большой, весь в шрамах, волосатый… Марк понимал, какое огромное место занял этот человек в его жизни.

По мере приближения дня отъезда настроение Шона менялось, по вечерам он размышлял над списком животных, составленным Марком.

— Пятьдесят зебр, — читал он оценку Марка и выливал остатки виски из бутылки в свой стакан. — В 1898 году на реке Саби перед моим фургоном проходило стадо. Сорок минут зебры скакали мимо галопом, и вожаки уже были за горизонтом, когда показались последние животные. В одном этом стаде было не меньше тридцати тысяч голов.

— Слонов нет? — спрашивал он, отрываясь от списка, и, когда Марк покачивал головой, негромко продолжал: — Нам казалось, что так будет вечно. В 1899-м я въехал в Преторию с севера, и при мне было десять тонн слоновой кости. Десять тонн, двадцать тысяч фунтов.

— Здесь нет львов?

Марк опять покачал головой.

— Не думаю, генерал. Я не видел ни одного следа и не слышал их по ночам, но мальчиком я застрелил здесь одного. Я был с дедом.

— Да, — кивнул Шон. — Мальчиком… Но что же твой сын, Марк? Увидит ли он когда-нибудь льва на свободе? — Марк ничего не ответил, и Шон хмыкнул. — Нет львов на реке Бубези! Боже, что мы сотворили с этой землей? — Он посмотрел в огонь. — Я думаю, случайно ли мы с тобой встретились, Марк. Ты раскрыл мне глаза и пробудил совесть. Виноваты я и такие как я.

Он покачал большой косматой головой, порылся в кармане мешковатого охотничьего костюма и извлек небольшую книгу в кожаном переплете, толстый томик, зачитанный и лоснящийся.

Марк вначале не узнал книгу, а когда узнал, удивился.

— Не знал, что вы читаете Библию! — воскликнул он, и Шон посмотрел на него из-под насупленных бровей.

— Читаю, — угрюмо ответил он. — И чем старше становлюсь, тем чаще. Это большое утешение.

— Но, сэр, — настаивал Марк, — ведь вы не ходите в церковь.