Птица феникс

— Здесь нельзя стоять, — сказал он нейтрально. Видимо, не мог понять, как к нам относиться. — Это стоянка фирмы.

— Мы как раз на фирму приехали, — сказал я. — Убирай свою «фишку».

— На фирму? — спросил бык. — А по какому вопросу?

— А может, мне объяснительную на твое имя написать? — поинтересовался я, и этот аргумент показался ему самым весомым.

Он кашлянул «деликатно» — в огромный кулак с перстнем турецкого золота — и убрал табличку. Я поставил «микрик» на освободившееся место. Между двумя одинаковыми, сверкающими «Вольво-850» обшарпанный «фольксваген» выглядел… не очень. Бык снова ощутил сомнения: того. ли он на стоянку пустил? — и двинулся к «фольксу». Но из дверей офиса уже вышел Костя Зеленцов и направился к нам.

На асфальте возле входа в офис стояла керамическая ваза с красными розами. Рядом, накрытая стеклянным колпаком, горела свеча.

— Здесь? — спросил я Костю.

— Здесь, — кивнул он.

— А где обычно он парковался?

— Там, где сейчас ты встал. Это его постоянное место.

М— да, это не есть гут. От того места, где я воткнул «фолькс», до дверей офиса пять-шесть метров. Соответственно, у снайпера было всего пять-шесть секунд. Не больше. А ежели этот Людоед был мужик энергичный, то и того меньше… И тем не менее снайпер успешно вогнал пулю ему в голову на полпути между машиной и офисом.

…Огонек свечи в стеклянном колпаке горел ровно, идеальной формы язычок пламени был вытянут вверх. Он казался наконечником копья и указывал строго в высокое небо. Оттуда, с высоты, прозвучал выстрел. Один. Всего один. И здесь, на самом дне улицы, рухнул на асфальт человек.

Я посмотрел наверх, на серую громадину дома, откуда прилетела пуля… а ведь что-то в этом есть!

Что— то есть! Я еще не понял, что именно, но что-то меня заинтересовало.

— Откуда стреляли? — спросил я.

Костя погладил усы и показал желтым никотиновым пальцем:

— С чердака. Третье окошко слева. Хочешь посмотреть место?

— Конечно, хочу.

Костя кивнул, и мы пошли в подъезд дома напротив. Лифта там не было, и подъем на пятый этаж большого удовольствия не доставил. Потолки в этих домах высотой под пять метров, плюс толщина межэтажных перекрытий — этаж выходит как два в наших «хрущевках».

На четвертом Костя остановился отдохнуть.

— Ты чего, — спросил я, — с похмелья?

— Я ж тебе говорю: облитерирующий атеросклероз нижних конечностей, — ответил Костя. — Бросать курить надо.

— А чего ж не бросаешь?

— Бросишь тут… Вот подохну, тогда и брошу.

— Логично, — сказал Купец. Мы стояли на лестничной площадке, ждали, пока Костя отдохнет. Солнечный свет проникал с улицы сквозь плохо вымытые окна. Внизу стояли автомобили, прогуливался охранник и горела свеча в стеклянном колпаке. Огонек свечи казался желтым лепестком на асфальте. Где-то я читал, что пламя свечи символически обозначает душу покойного… Не знаю, была ли у Образцова (известного больше по прозвищу Людоед) душа… не знаю, но жизнь-то у него была всего одна. Ее отобрали. Жестоко, умело, профессионально.

Мне, признаться, нисколько было не жаль души и жизни Людоеда. Он мне не очень интересен. А вот тот, кто оборвал его жизнь — напротив, — интересен безмерно. Потому что он очень ловко управляется с винтовкой и, возможно, сделал свое искусство образом и способом жизни. Именно поэтому его нужно найти и остановить. — Пошли, что ли? — сказал Костя. И мы пошли. Внизу, на дне уличного каньона, трепетала свеча, алели розы.

***

После московских взрывов в девяносто девятом всех — и власти, и обывателей — охватила паника. Подвалы и чердаки подверглись «ревизии» и закрылись на замки. Бомжам тогда несладко пришлось. Но, как в России водится, постепенно бдительность и властей, и обывателей сошла на нет… Вход на чердак был открыт.

Пригибаясь, чтобы не удариться головой, пролезли в низкую и узкую дверь. Чердак выглядел сплошным пересечением балок, стропил и дымоходов. Пыльный воздух прошивали косые солнечные лучи и тревожное голубиное воркование.

— Там, — показал рукой Зеленцов на яркий квадрат слухового окна.

Петрухин и Купцов двинулись к окну, Зеленцов остался у двери, прикуривая.

— Вот именно отсюда он и работал, — сказал Костя. — Сделал всего один выстрел. Наповал. В голову. Бросил винтовку и слинял.

— А что за винтовка? — спросил Петрухин.

— «Вепрь». Конверсионная штука на базе РПК {ручной пулемет Калашникова}. Выпускает их Вятско-Полянский завод «Молот». Очень мощная машина под патрон 7,62x51… С оптикой, с пятизарядным магазином. В магазине было еще два патрона. Вот, пожалуй, и все… Да, кроме винтаря он оставил пару нитяных перчаток.

Петрухин встал возле окна, взялся за шпингалет со следами порошка для дактилоскопии, распахнул створку. В пыльный чердачный воздух добавились запах бензина и нагретого асфальта, ворвались приглушенные расстоянием звуки улицы. Петрухин высунулся, посмотрел вниз — туда, где мерцала свеча, символизирующая душу Людоеда. Петрухин «поднял к плечу» воображаемый карабин и «прицелился» в свечу. Букет роз напоминал брызги крови.

***