Птица

На улицу они вышли ближе ко времени отъезда. Птица с Надей быстро забрали свои почти не разобранные рюкзаки из домика на дереве, посидели на дорожку, потому что Надя рассказала по секрету, что это очень важное для нее суеверие, а потом оставили двухрублевую монетку на верхней полке в домике – чтобы вернуться, только на сей раз без испытаний, объяснила Надя. Птица улыбнулся, удивляясь, как в ней сочетаются безупречная логика и вера в такие маленькие и для кого-то глупые суеверия. Для Нади они не были глупыми, и через Надю они показались важными и для Птицы тоже.

Когда они вышли из домика, где у кострища их ждали остальные, Птица пошарил по карманам в рюкзаке и достал оттуда сверкающую монету в пять рублей – единственную наличку, которая у него была. Он протянул монету Наде. Та чуть приподняла брови в удивлении, но монету взяла и крепко сжала в ладони.

– Чтобы вернуться. К тебе, – пояснил Птица негромко. Надя улыбнулась и обняла его, положив голову на плечо.

глава 19 птица

Ехали долго, с перерывами на хот-доги и горький кофе на автозаправках и перекуры в кукурузных полях. Илья порывался украсть початок кукурузы для Леры, даже полез в поле с сигаретой в зубах, но быстро вернулся: для кукурузы было еще рановато.

– Не расстраивайся, в следующий раз обязательно украдешь мне самую желтую кукурузу, – успокаивала Илью Лера, гладя по волосам. Тот, скуксившись, кивал.

Через три часа дороги Лизин плейлист с русскоязычным инди закончился и она, тяжело выдохнув, позволила ребятам включить свою музыку. Так Надя познакомила их с грустными, но вайбовыми думерскими песнями группы «Дурной вкус».

За Торжком асфальтированная дорога исчезла, что вызвало коллективный разочарованный вздох. Лиза убавила громкость на магнитоле, и все оставшееся время ребята дружно молчали, подпрыгивая на сиденьях, пока Лиза, нервничая и дергаясь, пыталась справиться с ямами и при этом не укокошить ни нежно любимую ею машину, ни морщащихся от ухабов друзей.

Немного не доехав до церкви, о которой так грезила Лера, Лиза встала на обочине весьма условной дороги с глубокой колеей и провозгласила:

– Все, друзья-товарищи, отсюда идем выгуливаться пешочком.

Все в один голос выдохнули и начали выгребаться из машины, разминая затекшие ноги-руки-спины. Птица с наслаждением похрустел лопатками и шеей, потянулся, опершись о машину, и глубоко вдохнул свежий воздух.

– Хорошо как, – протянула Надя. Она оперлась на машину рядом с Птицей, вслушиваясь в птичье воркование в высоких деревьях, которые окружали дорогу с обеих сторон.

– Это точно, – вторил ей Птица, улыбаясь. Потом он подошел к Илье, тот закинул ему руку на плечо. – Это же тот лес, да?

Тот кивнул, вглядываясь в лесную чащу.

– Ты помнишь, где вы меня нашли?

– Попробуем отыскать, если хочешь, – ответил ему Илья. Птица в ответ угукнул и закивал головой. – Друзья, вы пойдете вглубь? Или тут пошатаетесь, подождете нас и вместе пойдем уже до заброшки?

Девушки переглянулись.

– Мне и тут окей, – ответила Лиза из глубины бейби «шеви», разваливаясь на пассажирском сиденье и закидывая ноги на приборную панель. – У меня стресс после этой дороги.

– Ну, Лиз, в первый раз как будто, – засмеялся Илья.

– Наши дороги каждый раз как в первый, – мрачно буркнула она.

– Мы тоже тут потусим, – сказала Лера, смачно чмокая Илью в щеку. – Вы только там не заблудитесь, надеюсь, сеть ловит.

Илья дергано проверил телефон, чудом вызволенный из пожара днем ранее, – оставаться без связи он не любил и дико паниковал в таких ситуациях – и облегченно выдохнул, увидев полоски 3G на экране.

– Вроде нормально! Но мы постараемся недолго. А то вдруг, Лер, твоя заброшка развалится.

– Ты быстрее развалишься, чем моя заброшка, – ответила она ему, сложив руки на груди. В ответ Илья отсалютовал ей двумя пальцами и потащил Птицу в глубь леса.

Торжокский лес в нескольких километрах от Дмитровского села, в котором, по рассказам Леры, стояло всего-то домов десять, казался Птице бескрайним и шумным, будто море деревьев. На море он никогда не был, но был уверен, что звучит оно как-то так, объятое звенящим лихорадочным ветром. С Ильей они брели по кочкам, перепрыгивали через овраги, широко переступали через сухие ветки, застилавшие моховой ковер леса.

Они молчали, но Птице думалось, что у Ильи так же, как у него самого, сжималось сердце, когда он воспроизводил в памяти свернувшегося калачиком Птицу около огромной ямы в окружении шепчущих осин. Илья, может, и не знал, что это осины, может, и шепота их он не слышал, но это было неважно. Многоголосье осиновой листвы Птица так и не смог выкинуть из головы. Оно грезилось ему и в беспамятстве, но тогда он не мог разобрать, что это. Интересно, они все еще будут говорить с ним или он совсем стал человеком?

«Дуреха ты, Птица, дуреха», – пронеслось по чаще. Они вышли в подлесок, и Птица тут же его узнал. Вон и яма, оставшаяся после того, как он грандиозно врезался в землю. Дожди залили ее водой, и она казалась зеркальным кругляшком, отражающим в себе пристальные осиновые очи.