Psykhologya_Prorochestva

но, вместе с тем, мы обнаруживаем и некие универсальные сюжеты в

их существовании.

Эти универсальные, судьбинные сюжеты и определяются тем, что

называется – характер.

И по сути своей характер представляет собою явление более

глубинное, чем это представляется в обыденном сознании или даже

в психологической парадигме.

Характер в целом – это и есть предназначение субъекта,

матрица его предначертания, которая закладывается генетически и

на протяжении всей жизни остается величиной константной.

При этом не следует поддаваться общераспространенному искусу

и путать характер с личностью. Личность – всего лишь набор

психосоциальных программ, результат привитых нам воспитанием

точек зрения, суждений, мнений о себе самом и об окружающем

мире. Личность – это дом на песке. Посыпется песок, рассыпется и

домик. Отождествление с личностью и есть Эго, то есть ложное

«я».

Характер же есть, прежде всего, инстинкт. То есть он

представляет собой изначальную программу, содержащую в себе все

коды нашей реализации. Он предоставляет возможность

рассматривать индивидуум как творческий проект. Каждый из нас

может быть рассмотрен в перспективе такого видения.

Беда педагогического рвения заключается в том, что из

субъекта формируют личность, игнорируя его индивидуальную

сущность. В человеке культивируют личность и тем самым отнимают

у него человека. Развивая Эго, подавляют истинное –

инстинктивное «Я». Но задавленная природа мстит. И не в силу ее

какой-то угрюмой мстительности, но во исполнение закона

возмездия. Заглушенный и атакованный инстинкт оборачивается

неврозами, страданиями, неудачами, то есть нарушением и

снижением жизнеспособности субъекта.

Поэтому характерология касается основополагающей, осевой темы

жизненности субъекта, а именно того, как он себя реализует, то

есть проявит в реальности. Трагедия многих индивидов заключена в

неспособности заявить себя миру в соответствии со своим

предназначением, которое есть ничто иное, как сумма его

врожденных характерологических качеств. Многие из тех, кого

считают бездарными и посредственными, на самом деле, таковыми не

являются – по всей видимости, природа не может себе позволить

такой роскоши. Скорее, их следует назвать неуместными, то есть

такими которые просто оказались не на своем месте. Оттого, даже

если они и добиваются каких-то формальных успехов, то

затрачивают на это огромное количество жизненных сил и,

приобретя вожделенный результат, оказываются истощенными и

начинают понимать, что этот результат – вовсе не то, чего они

ожидали, и что он не принес им ни радости, ни удовлетворения.

Это вполне закономерно, ибо ни один результат не способен

доставить радости, если сам процесс его достижения был

безрадостным и вымученным. Причем не следует, подобную

вымученность принимать за те моменты восторженного поединка с

Неведомым, которые называют «муками творчества», способствующими

рождению истинных шедевров нашей жизни.

В иерархии человеческих потребностей ключевое место занимает,

пожалуй, потребность в определении своего предназначения.

И это не риторическая фраза, не громкий лозунг «царя

природы», возжелавшего исполнить гимн своему величию. Такая

потребность записана уже на пренатальном (дородовом) уровне и

при появлении индивида в этом мире прорывается вопрошанием «кто

я»?

Психиатрам и психотерапевтам хорошо известна та драма,

которая называется кризисом идентичности. Они сталкиваются с ней

каждодневно, когда встречаются со своими пациентами – узниками

собственного Эго, страдальцами, погнавшимися за миражами

иллюзорной личности, и в погоне этой утерявшими собственную

душу. А боль души – это ее тоска, плач ее по утерянному,

утраченному «я», по зарытым талантам, без которых человек

становится просто унылым исполнителем чьих-то предписаний.

Обретение здоровья и счастья обретается вместе с познанием

своего предназначения. И последнее есть ничто иное, как

определение своей идентичности.

Вместе с тем, когда речь заходит о характерологической

типологии, некотрые ревнители «неповторимости и индивидуальной

уникальности человека» патетически возмущаются – «да как же

можно все это таинственное разнообразие узоров человеческих

проявлений в тиснуть в какую-то искуственную типологическую

схему»? Отвечать приходится так: во-первых, никто никого никуда

втискивать не собирается. Во-вторых, типологическая схема вовсе

не искуственна. Она столь же натуральна, как, например,

типология групп крови, в действенной целесообразности которой,

кажется, никто уже из разумных существ не сомневается. И, в-

третьих, мы не делим людей на определенные типы. Их поделила уже

сама жизнь. Таков Промысел. И, вероятно, Промыслу угодно, чтобы

сапоги все-таки тачал сапожник, а пироги пек пирожник, и никак

не наоборот.

Когда человек на своем месте, все происходящее с ним

спонтанно становится уместным. Исходя из сказанного, можно,

наконец-то, и счастью дать конкретное определение: счастье – это

уместность.