Псы Вавилона

Он был местный уроженец, казак, хотя появился на свет не в здешней станице, а в старинном городке Верхнеяицке, лежащем в полета километрах от Соцгорода. В Гражданскую воевал в красных отрядах братьев Кашириных, участвовал в знаменитом походе на Кунгур, а позже возглавлял один из отрядов ЧОН, носившихся по уезду и преследовавших недобитых белых и дезертиров. Хохлов — лихой рубака, отличался крайней недисциплинированностью и анархистскими замашками, а это многим не нравилось, и нужен был только повод для того, чтобы покарать смутьяна. И такой повод нашелся. В двадцать седьмом году по случаю десятилетия Октябрьской революции на самом верху вдруг решили увековечить память старейших членов партии, и тут всплыло дело Точинского.

Профессиональный революционер-большевик Павел Бартоломеевич Точинский еще в 1886 году создал социал-демократическую организацию «Товарищество санкт-петербургских мастеровых», довольно скоро разгромленную охранкой. На протяжении почти тридцати лет он вел партийную работу, не раз арестовывался, высылался и считался одним из виднейших соратников Ленина. В период революции судьба закинула его на Урал, в здешние места. В находившемся недалеко от Соцгорода рабочем городке Белореченске он возглавлял комитет РСДРП(б), являлся комиссаром Белореченского округа и был убит при невыясненных обстоятельствах, якобы в ходе контрреволюционного мятежа. Прибыла комиссия, стали разбираться. Неожиданно всплыл потрясающий факт. Точинского застрелил не кто иной, как Хохлов. И хотя Хохлов клялся, что произошло это совершенно случайно и тому есть свидетели, он загремел под трибунал.

Однако в ходе следствия всплыли еще более удивительные факты. Оказалось, что между председателем белореченского ревкома Точинским и прибывшими из Верхнеяицка удалыми братьями Кашириными вспыхнула распря, которую и разрешил выстрел Хохлова. Нынче Каширины занимали весьма высокие военные посты, но на еще более высоком посту находился товарищ Блюхер, тоже причастный к этой истории. Короче говоря, дело замяли. Хохлова вычистили из партии и выгнали из органов. Помыкавшись некоторое время на разных незначительных должностях, он с горя начал пить и совсем опустился. Однако, на его счастье, рядом с Верхнеяицком началось гигантское строительство. Хохлов немедленно подался в Соцгород, благо здесь верховодили некоторые его знакомые еще по Гражданской войне и борьбе с бандитизмом. Друзья Хохлова не забыли, однако на руководящее места назначать опасались, хорошо зная, что органы ни о ком и ни о чем не забывают. Поэтому Хохлова определили в милиционеры, чему он оказался несказанно рад, получив в руки столь любимые власть и «наган».

Как уже отмечалось, на Шанхай милиции ходу не было. Это не относилось лишь к Хохлову: здоровенный красномордый мужик ростом под два метра нрав имел крутой, зуботычины для него были привычным делом, а в случае необходимости он, не задумываясь, вытаскивал «наган». Но, несмотря на буйный нрав, был человеком справедливым, без причины никого не обижал и пользовался в народе уважением

Хохлову не давала покоя странная смерть Вани Скворцова. Поэтому он решил самолично разобраться в столь щекотливом деле. Когда гомонящая толпа — а именно в нее превратилась скорбная процессия — возвращалась с кладбища, он догнал идущего вместе с ребятами Пантюху и тихонько отозвал его в сторону.

Узрев над собой громаду легендарного Хохлова, Пан-тюха заробел.

— Давай колись, — без предисловий начал милиционер.

— В чем это?

— Как все получилось... ну, с братом?

— Я уже десять раз рассказывал...

— Послушаем в одиннадцатый.

— Пошли мы, значит, за кисляткой... — и Пантюха монотонно стал излагать подробности происшествия. Он устал их повторять, поэтому говорил словно автомат.

—... а потом Ваньку укусила змея... наверное, — довольно быстро закончил мальчик.

—Так укусила или нет?

— Доктор сказал: укусила...

— Ты сам-то веришь этой чепухе? Пантюха уныло пожал плечами.

— Сорок лет здесь живу, — сообщил Хохлов, — а ни разу не слышал, чтобы гадючка кого до смерти закусала. Бывало, конечно, жалили. Но никто не помирал. Помню, товарища моего боевого, Гриньку Каленова, ужалила гадючка, так тот выдул штоф хлебного вина и оклемался.

— Ваш Гринька взрослый. А Ванька водки не пил...

— Понятно, что не пил, а все равно не верится.

— Доктор говорит: Ванька слабенький был, малокровный.

— Понятно, а ты сам здесь гадюк видал?

— Вроде нет, ящериц только...

— Вот и я говорю: в степи змей мало, если бы в лесу или на горах... Да и не жалят они сонных. Сказки это. Тут, видать, иное. Ты сам как думаешь?

— Отец меня лупил... матушка лупила... — невпопад промолвил Пантюха.

— Это плохо. Хотя, конечно, лупили тебя за дело. Бросил братишку...

— Я не бросал. Он сам...

— Что сам?

— От ребят отбился.

— А дальше, по-твоему, что случилось?

— Думаю, устал и пошел в поселок.

— А потом?

— Встретил кого-то, кто его...

— Убил?! Пантюха кивнул.

— А зачем, как думаешь?