— Ах, какой красивый молдаванин! Ты заметила? — случайно подслушал Добронравов разговор двух женщин.
Говорили они о высоком, импозантном мужчине, который сидел за одним из столиков летнего кафе. Перед ним стояла бутылка «Букет Молдавии» и гранёный стакан. По радио звучала песня Высоцкого. Мужчина тихонько подпевал: «Ты, Зин, на грубость нарываешься…», выбивая такт ногой, и одновременно читал какую-то инструкцию. Её он изучал с большим интересом, смешно шевеля чёрными густыми бровями. Эти великолепные брови Добронравов узнал бы из миллионов.
— Здравствуйте, Леонид Ильич! — волнуясь, произнёс Дмитрий Михайлович, подходя поближе к столику.
А волноваться у нашего героя причина была. Ещё при жизни Добронравов в шутку пообещал сам себе, что он скажет генсеку Брежневу, если вдруг после смерти они увидятся. Леонид Ильич поднялся со стула и сердечно поприветствовал его, как старого друга.
— Леонид Ильич! — торжественно начал Добронравов. — Вот, говорят, застой, застойные годы… А для меня — лучшие годы моей жизни!
Генсек снисходительно улыбнулся и ничего не ответил, но попросил Дмитрия Михайловича передать ему грифельную доску и кусочек мела с соседнего столика. Исправив последнюю цифру, Леонид Ильич окликнул официантку:
— Люсенька, можно вас?
К столику величаво, как пава, подплыла официантка. Белый накрахмаленный фартук, белая шапочка, блокнотик и карандаш в руках. Красивая, как модель из заграничного журнала, только ещё лучше.
— Люсенька, сегодня я встретил дорогого товарища Дмитрия Добронравова. Чем мне его порадовать? Что вы порекомендуете?
— Бутылочку кокура из Массандры, салат оливье, лобио, буженину, картошечку и дыньку, — защебетала девушка. — А на второе борща, мититей по-молдавски, столичной грамм по сто пятьдесят, огурчики и строганину. А потом компот с булкой.
— Компот? — с сомнением потянул генсек. — Дмитрий Михайлович, а хотите кефира? Врачи рекомендуют.
— Сто лет уже не пил советский кефир, — скромно вздохнул Добронравов.
— И два стакана кефира!
— Сию минуточку! — официантка сделала пометки в блокнотике и упорхнула на кухню.
— Посмотрите, Дмитрий, какую занятную вещицу мне дали почитать, — с этими словами Леонид Ильич протянул Добронравову листок с инструкцией.
Там было написано:
— А вы про это знали? — спросил генсек у Добронравова.
— Да. А если стакан не взять из дома, то его можно добыть в автомате с газировкой, — вспомнил с тёплой улыбкой Дмитрий Михайлович. — Леонид Ильич, можно спросить? Вы ведь давно в ПСС. Куда бы мне пойти? Посоветуйте.
— Хм. В Кукуцаполье были?
— Где?.. А, да. Был. Только оттуда.
— Как там Никита? — заботливо поинтересовался генсек.
— Отдыхает, — уклончиво ответил Добронравов.
— А вам покой только снится? Не нравится здесь?
— Нравится, но… — замялся Дмитрий Михайлович, не зная, как объяснить.
— Понимаю, — не стал настаивать на ответе Леонид Ильич. — Хочется остаться, но надо уходить. Как и ему…
— Кому? — Добронравов проследил за взглядом генсека и увидел парящего в небесах олимпийского мишку.
Воздушные шарики, добрая, немного грустная улыбка, поднятая в прощальном жесте лапа и взгляд, полный надежды. Ком подкатил к горлу нашего героя от нахлынувших воспоминаний. Он встал из-за стола, и город тут же исчез.
Дмитрий Михайлович стоял один посреди берёзового леса со стаканом кефира в руках.
…Мишка летел медленно и низко, почти цепляя нижними лапами верхушки деревьев, и Добронравову не составляло особого труда следовать за ним. Внезапно Дмитрий Михайлович почувствовал под босыми ногами мокрый песок — он и не заметил, как разулся. Оглядевшись, Добронравов понял, что идёт уже не по лесу, а по песчаной морской полосе. Справа холмы, поросшие прямыми соснами, слева море, под ногами — янтарь.