ПСС. Том 81. Письма, 1910 (январь-апрель)

Вы не поймете моих мыслей до тех пор, пока не поймете, что ни вы, ни я, ни правительство, ни революционеры, никто на свете не призван к тому, чтобы устраивать по-своему жизнь человеческую и отплачивать тем, кто по их мнению дурно поступил. То, что мы не призваны к этому, видно из того, что мы совершенно не властны в этом — хотим сделать одно, а выходит совсем другое. Одно, к чему мы призваны и что одно в нашей власти — это то, чтобы прожить свою жизнь хорошо. А прожить свою жизнь хорошо значит прожить ее в любви со всеми людьми, не делая никому зла и не только не отплачивать другим за их грехи, а прощать всем и всё, кроме себя. А что хорошая жизнь состоит именно в этом, это не моя выдумка, а это мысли и учения всех величайших мудрецов мира, начиная с индийских браминов, Будды, Конфуция, Лao-Тзе, Христа, Магомета и до величайших мыслителей последнего времени, не Марксов, Дарвинов, Геккелей и им подобных, а Паскалей, Кантов, Шопенгауэров, Эмерсонов и других, которые все говорят одно и то же, а именно, что жизнь человеческая будет хороша для каждого человека только тогда, когда человек все силы свои будет направлять не на то, чтобы устраивать жизнь других или мстить тем, которых он ненавидит, а на то, чтобы увеличивать в себе любовь и в самом себе исправлять свои недостатки, грехи, пороки, — а их у всех нас достаточно.

Что к такой деятельности, а не к такой, как насильственная, правительственная или революционная, призваны все люди, видно уже из того, что первая всегда вне, а вторая всегда вполне в нашей власти, а кроме того, видно это еще из того, что если бы люди понимали и избирали эту последнюю деятельность вместо первой, то скорее и вернее была бы достигнута та цель, к которой тщетно стремятся насильники.¹

Печатается по копии, сверенной с черновиком-автографом, написанным па конверте письма Мунтьянова и продолженном на двух страницах почтовой бумаги.

Впервые опубликовано вместе с письмом Мунтьянова в «Литературном наследстве», № 37-38, стр. 356—357. Основанием датировки является копия, где письмо помечено 20 марта, и помета на конверте об ответе Толстого 22 марта 1910 г.

Объяснение по поводу письма написано на отдельном листке бумаги, перепечатано в копии и там зачеркнуто:

Письмо к революционеру, который, получив посланные ему книги, отвечает, что тем путем, который я предлагаю для достижения цели, цель эта может быть достигнута, и то едва ли, через сотни, тысячи лет. А что нужно отплатить тем, кто так долго мучил и продолжает мучить народ.

Ответ на письмо Мунтьянова от 23 февраля 1910 г. Приводим письмо Мунтьянова полностью.

«С. Нижне-Илимское, 23 февраля 1910 г.

Благодарю, Лев Николаевич, за присланную Вами посылку. Я эти книги с большим удовольствием прочту и передам их крестьянам.

Трудно, Лев Николаевич, переделать меня; этот «социализм» — моя вера и бог. Конечно, вы проповедываете почти то же самое, но только у вас тактика «любовь», а у нас «насилие», как вы выражаетесь. Я бы лично, да и многие другие, например с.-д., все положительно желали бы, чтобы наша революция обошлась бы без крови, но ведь это невозможно и никогда наше правительство на уступки не пойдет, это вам, конечно, известно; хотя бы осталась у него только одна тысяча солдат, и то она будет драться до последнего.

Вы говорите, чтобы солдаты не шли на службу, но ведь его насильно потянут, возможно, что он не будет присягать и винтовку в руки не возьмет, но все равно его заставят, а не захочет, — они его изобьют и в тюрьму посадят, а то загонят туда, «где Макар телят не пас».

А собственное «я» разве не страдает и не возмущается? А вы, Лев Николаевич, разве не протестовали бы, если бы вас какой-нибудь холуй оскорбил бы?

Я, конечно, соглашаюсь с вами, что если бы солдаты не шли на службу, то мы б добились бы своего, но, Лев Николаевич, это хорошо ждать тем, которые сидят в тепле, сыты, обуты и могут получать хорошее воспитание, а нам, бедным, голодающим — тяни лямку да посматривай на этих сытых и воспитанных и жди у моря погоды.

Простите, Лев Николаевич, я не хочу лично вас этим обидеть, я говорю вообще.

Да, среди нашей партийной интеллигенции много мусору. Ну что же поделаешь. Да нам это и неважно, нашелся бы во время революции хороший бы вожак, а нас организованных и сознательных не проведут ни буржуа, ни правительство и никто другой. Это, Лев Николаевич, не французская революция и не германская, когда там народ, свергнув правительство, был обманут либералами или вот такими, как наши к.-д., благодаря их темноте.

И напрасно вы, проповедуя о любви, ругаете наших наставников, говоря, что они ведут нас сами не зная куда. Разве мы, рабочие, не знаем, кто нам враг, а кто нет? Нет, Лев Николаевич, теперь не то время, когда народ ни черта не знал и работал только на своих бар! Я говорю — народ, конечно я всех не беру, а беру только лишь тех, которые поняли, в чем дело.