ПСС. Том 76. Письма, 1905 (июль-декабрь) — 1906

Слова эти были написаны почти неделю тому назад, и я все собирался и нынче только собрался ответить. Не оттого, чтобы затруднялся ответом, напротив, слишком многое хочется сказать, но отчасти некогда было, отчасти чувствовал себя ленивым и старым. Некогда было п[отому], ч[то] хотелось поскорее кончить статью: обращение к правительству, к революционерам и к народу, к[отор]ая собственно составляет ответ на твое письмо. Скажу же тебе то, чего там нет и что тоже отвечает на твой ужас и удивление перед зверством людей. Не скажу, чтобы я не испытывал теперь мучительного чувства негодования, сострадания и отвращения от того, что делается, но я не испытываю ни малейшего ни удивления, ни ужаса. Удивление и ужас перед зверством людей я испытал 25 лет тому назад, когда во мне произошел тот душевный переворот, к[отор]ый открыл мне смысл и назначение нашей истинной жизни и всю преступность, жестокость, мерзость той жизни, к[отор]ую мы ведем, люди богатых классов, строя наше глупое матерьяльное внешнее благополучие на страданиях, забитости, унижении наших братий. И это не фраза, что я ужаснулся тогда. Чувство, к[отор]ое я испытал тогда, было так сильно, что я чуть не сошел с ума, глядя на спокойствие и уверенность людей вокруг меня, живущих без всякой религии, без всякой заботы о чем-нибудь другом, кроме своих удобств и приятностей жизни. Я тогда писал, говорил людям, что нельзя жить без религии, без понимания смысла и назначения своей жизни, к[отор]ое для всех людей одно и потому исключает возможность пользования, в виде рабочих, лакеев, мужиков, жизнями других людей, своих братий. Я тогда ужаснулся на это состояние людей без религии, уподобляющее их зверям, и удивлялся и тому, что они могут так жить, и тому, что не грызут, не убивают друг друга. Теперь они делают более резко и открыто то, что они делали постоянно, что делаем мы постоянно; и потому мне жалко, мне жутко, но я не удивляюсь и не ужасаюсь. Всё это не может быть иначе среди людей, к[отор]ые живут, как животные, не подчиняясь никаким абсолютным¹ законам, кроме своей выгоды и приятности.

Человек, у которого нет такого обоснованного, признания высшего начала, закона, которому он всегда при каких бы то ни было условиях, хотя бы и под угрозой величайших страданий и смерти повинуется, такой человек — знай он все науки в мире — только животное. Крестьянская старуха, к[отор]ая ни за что не оскоромится постом и, как бы это трудно ни было, будет говеть, считая это требованием высшего существа, — человек. Самый же ученый профессор, к[оторый] считает, что в мире нет другого закона, кроме борьбы за существование, и самый утонченный художник, считающий высшим идеалом человечества красоту, — оба животные.

Впрочем, я пишу то, что я 20 раз высказывал. Я не удержался высказать это тебе особенно п[отому], ч[то] ты мать семейства и что на тебе лежит обязанность первого воспитания детей, и поэтому тебе более, чем кому другому, и особенно п[отому], ч[то] вопросы эти существуют для тебя, нужно во что бы то ни стало установить в себе ясное и твердое религиозное мировоззрение и не столько словами и книгами, сколько всей жизнью передать его детям.

Поздравляю тебя и с новым годом и новыми детьми² и благодарю тебя за твое доверчивое, хорошее письмо ко мне.

Лев Толстой.

1 янв. 1906.

Александра Владимировна Толстая (р. 1880), рожд. Глебова — с 1901 г. жена Михаила Львовича Толстого. В 1903 г. она сделала по просьбе Толстого перевод статьи Э. Кросби «Отношение Шекспира к рабочему народу». См. о ней неоднократные упоминания в «Дневнике С. А. Толстой. 1897—1909», изд. «Север», М. 1932.

Ответ на письмо А. В. Толстой от 20 декабря 1905 г.

¹ Зачеркнуто: духовным

² 11 декабря 1905 г. у А. В. Толстой родились близнецы (Александра и Владимир).

107. Альберту Шкарвану (Albert Skarvan).

1906 г.Января 1. Я. П.

Письмо ваше, милый Шкарван, очень огорчило меня. Я вполне понимаю, как вам неприятно и тяжело, живя своим трудом, лишиться заработка, главное же, я уверен, что вам так же, как и мне, больно лишиться добрых отношений вам¹ с Чертковым. Я решительно не понимаю, почему вам нельзя печатать днем после Гейнема[на],² как это условлено, но не могу исполнить вашего желания дать вам какое-либо исключительное разрешение. Я раз навсегда отдал всё дело Черткову с тем, чтобы он издавал без авторского права, но как он этого желал, чтобы не было изуродованных переводов.³ Дело это, как я думаю, очень сложное и трудное, и я думаю, что мне, особенно зная и заботливость Ч[ерткова], и правильность изданий, и его отрицание прав собственности на сочинение и перевод, я считаю невозможным вмешиваться в это дело. Простите меня, если я этим огорчаю вас, и верьте, что я не могу поступить иначе. Я пишу с этой же почтой Черткову,⁴ прося его уладить это дело с вами так, чтобы вы не теряли своей дружбы.

Так вот, милый Шкарван, пожалуйста, не⁵ осудите меня.