Псмит в Сити

Товарищ Преббл просиял и приступил. До Майка начало доходить, что до этого момента он понятия не имел, что такое скука. В его жизни выпадали минуты менее интересные, чем другие, но ничего похожего на эту агонию. Речь товарища Преббла бурно лилась, будто вода через гребень плотины. Порой можно было распознать слово-другое, но случалось это столь редко, что ничему не помогало. Иногда мистер Уоллер вставлял комментарий, но не часто. По его мнению товарищ Преббл был великим умом и добавлять что-либо к его мнению было бы сходно с раскрашиванием лилии и золочением золота высшей пробы. Сам Майк ничего не говорил. Псмит и Эдвард также молчали. Первый сидел, будто в трансе, думая свои думы, а Эдвард, проведя разведку на серванте, обнаружил богатую залежь бисквитов, и ему было не до ораторства.

Минут двадцать спустя, когда агония Майка успела перейти в тупое безразличие, мистер Уоллер предложил перейти в гостиную, где Ада, сказал он, сыграет несколько духовных гимнов.

Перспектива эта не заворожила Майка, но любая перемена, решил он, может быть только к лучшему. Он так долго пристально созерцал руины бланманже, что оно почти его загипнотизировало. Кроме того, перемена места сразу же обернулась благом, устранив курносого Эдварда, которого отправили в кровать. Последние его слова обрели форму обращенного к Майку вопроса на тему гипотенузы и квадрата таковой.

— Поразительно умный мальчик, — сказал Псмит. — Вы должны разрешить ему как-нибудь посетить нашу квартиру и выпить чаю. Меня может не оказаться дома, у меня много обязанностей на стороне, но товарищ Джексон безусловно будет там и обрадуется случаю поболтать с ним.

По пути наверх Майк сделал попытку отвести Псмита в сторону и указать на разумность уйти как можно раньше, но Псмит упорно беседовал с их гостеприимным хозяином. Майк был покинут на товарища Преббла, который в своей лекции за столом, по-видимому, только-только коснулся животрепещущей темы.

Предсказывая духовные гимны в гостиной, мистер Уоллер был излишне оптимистичен (или пессимистичен). Когда они вошли туда, Ады там не оказалось. Видимо, она отправилась прямо спать. Юный мистер Ричардс сидел на диване, мрачно перелистывая страницы фотографического альбома, содержавшего портреты мастера Эдварда Уоллера в геометрически прогрессирующих степенях омерзительности — тут в платьице, смахивая на химеру, там в матросском костюмчике, смахивая вообще ни на что земное. Изучение этих фотографий явно усугубляло мрачность мистера Ричардса, но он упорно его продолжал.

Товарищ Преббл загнал упирающегося Майка в угол и удерживал его там сверкающим взглядом наподобие Старого Морехода из одноименной поэмы Кольриджа. Псмит и мистер Уоллер в противоположном углу почти касались лбами, склонившись над чем-то. Майк полностью оставил всякую надежду, что Псмит его выручит, и пытался держаться наплаву с помощью мысли, что вечно так продолжаться не может.

Казалось, протекли часы, а затем он, наконец-то услышал, что Псмит прощается с их гостеприимным хозяином.

Он взвился на ноги. Товарищ Преббл был как раз на середине фразы, но сейчас было не время для изысканной учтивости. Майк чувствовал, что должен убраться отсюда и незамедлительно.

— Боюсь, — говорил Псмит, — что мы вынуждены уйти. Мы провели чудесный вечер. Вы непременно должны как-нибудь заглянуть к нам и привести товарища Преббла. Меня может не быть дома, но товарищ Джексон будет обязательно и с величайшим восторгом послушает дальнейшие рассуждения товарища Преббла на тему, которой он владеет столь мастерски.

Насколько можно было понять, товарищ Преббл сказал, что не преминет прийти. Мистер Уоллер просиял. Мистер Ричардс, все еще погруженный в мрачность, пожал им руки в молчании.

На дороге, когда входная дверь захлопнулась за ними, Майк излил душу:

— Послушай, Псмит, — заявил он категорически, — если, как твоему доверенному секретарю и советнику, мне и дальше предстоит вляпываться в такие заварушки, так будь добр, прими мою отставку.

— Оргия была не в твоем вкусе? — сочувственно осведомился Псмит.

Майк испустил смешок. Один из этих коротких, глухих и горьких смешков.

— Право, товарищ Джексон, — сказал Псмит, — я не понимаю ваше настроение. Вас роскошно угостили. Вы поразвлеклись с посудой — один ваш фокус перекувыркивания кувшинчика с водой чего стоит! — и вы имели привилегию послушать рассуждения знатока своей темы. Чего еще вы хотите?

— Какого черта ты оседлал меня этим Пребблом?

— Оседлал вас! Так вы же искали его общества. Мне прямо-таки пришлось оттащить вас от него. Когда я встал, прощаясь, вы внимали ему, выпучив глаза. Никогда еще я не видел подобного восторженного увлечения. И вы хотите сказать мне, товарищ Джексон, будто ваш вид был обманчив, будто вы не были увлечены? Ну-ну. Как превратно судим мы о наших ближних.

— По-моему, ты мог бы подойти и помочь с Пребблом. Это было немножко множко.

— Я был поглощен товарищем Уоллером. Мы беседовали о насущнейших предметах. Однако ночь еще молода. Мы окликнем это такси, возьмем курс на вест, отыщем кафе и подбодримся, слегка перекусив.