Психоз 2

— Конечно же нет. Это приходит потом. Но этого можно избежать вовсе, если вы осознаете проблему.

— Да разве возможно в этом разобраться? — Джан заставила себя рассмеяться, поняв, что напрасно выпустила нить разговора из своих рук. Пора было прекратить эту импровизацию и вернуться к сценарию, который она мысленно подготовила. Сценарий…

— Ну, хватит о моих проблемах, — сказала она. — Как прошел ваш разговор с Роем нынче утром?

— Довольно хорошо, по-моему. Кажется, он согласен почти со всеми изменениями, которые я предложил.

— Какого рода изменениями?

— В основном они касаются трактовки образа Нормана. Именно над этим он сейчас и работает.

— Как насчет моих сцен?

— Не думаю, что они претерпят серьезные изменения. Самое большее, придется отказаться от некоторых реплик.

— Почему?

— Если изменится подход к образу Нормана, то, естественно, изменится и ваша реакция. Диалоги будут несколько сокращены.

— Сокращены? — Джан напряглась. — Да что же это происходит? Никто не говорит продюсеру, как продюсировать фильм, никто не говорит режиссеру, как его ставить, но при этом каждый мнит себя сценаристом.

Что-то внутри нее сказало: «Остынь, ты переходишь черту». Но если он покусился на ее роль…

А он тем временем сидит и улыбается ей этой своей профессиональной улыбкой и говорит, что беспокоиться не о чем. Да кто он такой, чтобы давать ей советы?

— Сколько вы здесь — два дня, три? Когда это вы успели стать экспертом?

— А я им и не стал. — (Боже, да он доволен собой! И этот его низкий голос, эта манера изображать из себя врача.) — Но согласитесь, что в этом есть логика. Изменения в образе Нормана подразумевают перемены и в вашем восприятии.

— Не надо ставить мне диагноз. Что, по-вашему, я должна воспринимать иначе — суппозиторий?!

Он изменился в лице. Она определенно не шутила. И не играла роль обиженной. Черт побери, она вообще не играла никакой роли, это было для нее слишком серьезно.

— Вот что я вам скажу, док…

— Вы уже сказали. — Он тоже не смеялся. — Я понимаю, что вы имеете в виду. Просто вы защищаете свою роль.

— Это не просто роль, это все мое будущее. Неужели вы этого не видите?

— Никому не дано знать будущее. На это претендуют только те, кто не в ладах со своим прошлым. — Он кивнул. — А в вашем случае, с вашим прошлым, на которое вы намекнули…

— Я не случай, я актриса! Да и что вы знаете о моем прошлом, черт побери?

— Хотел бы знать.

— Тогда узнаете! Так вот откуда вы, мозгоправы, черпаете сведения? Слушаете все эти душещипательные истории о подростках, которые лишились родителей, которых избивают и насилуют, а потом они убегают и платят тем же первому встречному? — Она смотрела на Клейборна, ожидая его реакции. — Так вот, у меня для вас новость. Вся эта изощренная теория насчет актрис — полная чушь.

Хотите знать, откуда я взялась? Да из Северного Голливуда, вот откуда. Мои родители еще живы и живут в Нортридже. Они не в разводе и, насколько я знаю, ни разу всерьез не поссорились. После того как я окончила школу в Ван-Найс,[68] я сама решила пойти на драматические курсы. В последние пять лет я принимаю все решения сама.

Это не значит, что все идет ровно и гладко, — в этой профессии есть свои крутые повороты, за все, что ты получаешь, приходится бороться, и еще труднее, когда у тебя нет покровителя, или агента-барракуды, или продюсера, который открывал бы перед тобой все двери. Да, я иногда прикидываюсь дурой, но ведь это всего лишь игра; это не значит, что я кто-то вроде проститутки…

— Голливуд и есть проститутка, — сказал Клейборн.

Джан нахмурилась, однако сдержалась.

— Что это значит?

— Неужели не понимаете? Это синдром развлечения. Фильм сам предлагает себя зрителям. Сам способ, каким он себя рекламирует, напоминает сводничество: давайте, насилуйте меня, получайте удовольствие, я здесь для того, чтобы вы насладились мною в темноте, я приглашаю вас дать волю своим самым диким фантазиям, предаться похоти, убийству, мести. Можете идентифицироваться с садистами, социопатами, полиморфными извращенцами, искушать себя разрушительными мечтами. — Он улыбнулся, как бы извиняясь. — Поймите меня правильно. Я не против развлечений. Нам всем нужен катарсис, временное бегство в воображаемый мир. Именно это зрители и получают, а когда представление заканчивается, нужно лишь выйти из зала и вернуться в реальную жизнь.

Но если вы из числа тех, кто создает этот воображаемый мир, то вы не можете уйти — вы живете среди этих фантазий круглые сутки. В том-то и заключается опасность, что у вас нет выбора. В конце концов вы утрачиваете контакт с реальностью, теряете способность совладать с ней. И когда она вторгается в вашу жизнь, это может разрушить вашу личность.

— Да кто вы, черт побери, такой, чтобы говорить мне, как распоряжаться своей жизнью? — Джан стремительно поднялась с места. — Может, это и не самое великое дело на свете, может, я эгоистична, глупа и в конце концов так и не добьюсь успеха. Но я знаю, что делаю. Вам нужен другой вариант? Поговорите с Кей.